– Это было впечатляюще, – признала Ника, как только они вышли на улицу и Квинн остановил такси.

Квинн переговорил с водителем по-испански, и тот высадил их на ночном рынке. Ника решила не спрашивать, где Квинн раздобыл пачку местных купюр, из которой он сейчас расплачивался за проезд. Она только надеялась, что он не стащил деньги у Бастиана.

– Ночь зовет нас, моя леди, – шутовски поклонился Квинн, когда они вышли из такси.

– Мы не должны задерживаться допоздна. Бастиан будет…

Квинн не дал ей договорить:

– Дай мне одну ночь. Только одну ночь, когда ты не боишься, не испытываешь боли, не чувствуешь себя виноватой.

Ника кивнула:

– Но я…

Квинн молниеносно поцеловал ее.

– Всего одну ночь.

– Хорошо, – покорилась Ника с улыбкой. – Одну ночь.

* * *

Они прошли через ночной рынок, как нетерпеливые туристы с широко раскрытыми глазами. Ника позволила ритмичной музыке, неоновым огням и манящим окликам поглотить ее. Она покачивалась в ритме улицы, когда Квинн тащил ее от палатки к палатке.

Они попробовали все – такос «Манта Рей», ломтики пикантной чори’зо, запеченные устрицы, рыбный севи’че в чашечках и лепешки всех размеров и форм. Ника уже чувствовала, что ее разорвет, когда Квинн принес две порции засахаренного печенья чу’ррос.

– О чем ты думаешь? – спросил он, радостно сверкая синими глазами.

– Ну, ты запретил мне страх, боль и… что было последним?

Квинн взял ее под руку.

– Чувство вины, – тихо произнес он.

Ника удивилась, откуда он узнал, что чувство вины – это то, с чем ей приходится больше всего бороться. Чувство вины за то, что она не знает, все ли в порядке с мамой, или за то, где теперь Зак, или за то, что она каким-то образом обрушила всю эту череду злосчастий на себя и своих друзей. Болезнь Эмбер, синяки на теле Квинна, их потерянные друзья, мертвая медсестра – все это и еще многое другое.

– Ты не представляешь себе, насколько виноватой я себя чувствую, – призналась она.

– Это все не твоя вина. Мне жаль, если я когда-нибудь заставил тебя почувствовать, будто это так.

Ему было жаль! Квинну, которому меньше, чем кому-либо, было о чем жалеть.

Ника потянула его за рубашку, и он медленно приблизился. Они прижались друг к другу, в то время как толпа неслась мимо них, подобно волне в замедленном воспроизведении на экране.

– Спасибо за сегодняшний вечер, – прошептала Ника.

Она положила голову Квинну на грудь и крепко обняла. Она удивлялась тому, как он ее окутал, словно вместе они стали валуном, перед которым волна людей и звуков разбивается и никогда не подходит настолько близко, чтобы прикоснуться. Вот кем был Квинн – камнем, драгоценным камнем, алмазом, выплавленным временем и давлением. Он был нерушимой силой, рядом с которой она могла чувствовать себя всегда в безопасности; Квинн был ярким утром дня – надеждой, светом и игрой. А Зак?.. Зак был задумчивой тишиной ночи.

– Ты светишься, – с удовлетворением констатировал Квинн. – Я говорил тебе. Что касается женщин, то еда может исправить буквально все, все что угодно, – поддразнил он ее.

Ника ухмыльнулась, вспомнив первый момент, когда они встретились и он угостил ее шоколадом и рассказал о своей матери и сестрах.

– Ты скучаешь по ним? По своим сестрам, – спросила она, стараясь, чтобы в голосе не прозвучала никакая моральная оценка.

За все время, что она знала Квинна, он никогда больше не вспоминал о них вслух, никогда не звонил им, никогда не беспокоился о них.

– Неважно, сколько времени проходит, – я люблю их всегда, и они всегда будут любить меня. Любовь не нуждается в напоминаниях, – сказал он, слегка нахмурившись. – И… конечно, хочу когда-нибудь снова увидеться с ними.

В его взгляде было что-то, чего Ника не могла определить. Некое отстраненное сожаление.

Но его настроение вмиг изменилось, и он добавил, хохотнув:

– Они разорвут тебя на части только за то, что ты со мной, но потом они научатся любить тебя.

Ника улыбнулась ему, радуясь тому, что с ними происходит здесь и сейчас.

Ведь они могли позволить себе пообещать друг другу кусочек будущего, чтобы противодействовать ужасной вероятности, что могут вообще не иметь его.

– Ладно, пора нам отработать всю эту еду, – сказал Квинн.

Он снова обнял ее и повел по улице, словно знал, куда идет.

– Такое ощущение, что ты бывал здесь раньше, – высказала Ника свое подозрение под гул толпы, музыку, сигналы машин, окрики и шум улицы.

– Я городская крыса и могу найти дорогу где угодно и куда угодно, – ухмыльнулся Квинн в ответ.

Он искусно обходил пьяных американских туристов, одетых в рубашки с гавайским принтом, и детей, которые вместо того, чтобы спать, торговали маршмеллоу. Он быстро проскальзывал мимо мужчин и женщин, предлагавших другие, более взрослые товары и услуги из темноты переулков.

– У меня есть два правила, – поделился Квинн. – «Следуй за едой», – указал он на тележки с дымящейся едой впереди них, – а также… – Он повернул во двор, освещенный бумажными фонарями, переполненный людьми, танцующими сальсу. – «Следуй за музыкой», – заключил он, прежде чем раскрутить ее в страстном танцевальном па.

Желтое платье Ники вспыхнуло, как яркий цветок, и она снова оказалась к нему лицом. Ее рука легла на его затылок, а другая встретила его руку, и они начали танцевать сальсу.

Несколько минут назад Квинн заставил ее чувствовать себя в безопасности и убаюкал ощущением спокойствия, а теперь он вернул Нику к жизни.

Он держал ее руки кончиками пальцев; они двигались в одном ритме с музыкой и биением своих сердец – сначала медленно, как бы проверяя пределы дозволенного. Затем он нагло положил руку ей на бедро и резко притянул ближе к себе – достаточно близко, чтобы чувствовать ее дыхание.

Квинн переместился, качнулся и двинулся с ней в танце. Ника почувствовала бешеный ритм, незнакомые слова пронзали ее. Она ощутила, как уходит онемение, тяготившее ее несколько недель, а его место занимает жар жизни.

– Ты не так плох, – похвалила она Квинна, перекрикивая музыку.

– Ты думала, только Бастиан умеет танцевать?

Ника отогнала вспыхнувший стыд. Это было неподходящее время для неловкости или смущения – не на этом танцполе, не в эту теплую, сухую мексиканскую ночь.

В воздухе витал аромат уличной еды, приправленный пьянящими парами напитков. Пот сбегал по коже. Ника раскраснелась.

Со злодейским выражением лица Квинн вращал ее, и Ника, крутясь, откидывалась назад и улыбалась ему в момент, когда его нога обвивала ее колено. Ника пила горячий ночной воздух, как нектар, и позволяла себе забыть обо всем на свете.