– Ты «койот», – тихо произнес Интеграл.

Ника уже слышала этот термин раньше – прозвище контрабандистов.

Мужчина расплылся в частично беззубой улыбке.

– Похоже, мы здесь закончили, – сказал Бастиан и повернулся, чтобы уйти.

– Ты оставляешь нас без денег и паспортов? Как, по-твоему, мы должны справиться? – окликнула его Ника.

– Вы довольно изобретательная команда, – повторил ей Бастиан ранее произнесенные Никой слова. – У вашего сопровождающего будут все необходимые средства.

Интеграл нервным взглядом осматривал стиральные машины.

Ника хотела бы прочитать мысли, пробегавшие в его гениальном уме. Внезапно она догадалась – однако на тот момент Бастиан уже был на другом конце недостроенного здания. В следующее мгновение его фургон взревел и тронулся.

– Выродок, – вслед ему выругался Квинн.

Ника словно впервые посмотрела на других людей.

– Мы должны сесть в грузовик? – спросила Эмбер мужчину в балаклаве.

Квинн с тревогой покачал головой, словно предвидя ответ.

– Лавадорас, – ответил «койот».

Эмбер вопросительно подняла бровь.

– Стиральные машины, – объяснил Интеграл. – Мы должны залезть в стиральные машины.

Бастиан обещал им кошмар, и он сдержал обещание.

* * *

Ника пыталась убедить себя, что вовсе не испытывает нехватки воздуха. Она пыталась напомнить себе, что их спутникам, мексиканской семье, гораздо хуже. У них ребенок, и они рискуют своими жизнями в надежде на лучшее завтра.

Это могло длиться минуты или часы – как в туннеле, время перестало существовать, и оставался только страх. Ника переживала за других, особенно за Эмбер.

Была только тьма в течение минут, часов, дней, вечности. Пока они внезапно не остановились.

Она чувствовала, что ее двигают, толкают, опускают вниз. Крышка стиральной машины была поднята, и солнечный свет проник сквозь расширяющуюся щель, ослепляя ее, словно кислота. Когда глаза привыкли и она жадно наполнила свои легкие воздухом, Ника подняла голову.

Ее встретило знакомое лицо. Поддельный Чед с беспощадным хладнокровием смотрел на нее сверху вниз. Его байкерские темные очки отражали ужас на ее пыльном лице и гриву свалявшихся кудрей, развевающихся, как волосы-змеи Медузы. Он улыбнулся и стал еще страшнее, демонстрируя каждый зуб.

Он не был человеком, который спас их. Он был убийцей. Самозванцем. Лжецом. Тем не менее она протянула ему руку.

– Привет, принцесса, – прохрипел он, помогая ей выбраться. – Добро пожаловать в Америку.

Зак откинулся на стену в кабинете Митчема, оценивая нанесенный ущерб. Минимальный. Он снова все перевернул вверх дном, пытаясь больше разузнать о Кэтрин. Зак съежился, вспомнив ее имя.

Она умерла из-за него.

Он отбросил очередное досье и взял другую папку, побольше размером.

Если повторять одно и то же снова и снова в ожидании другого результата и есть безумие, то Зак, скорее всего, сходил с ума. Возможно, оплакивать кого-то, кого встречал один-единственный раз в жизни, тоже безумие, но горе Зака было неподдельным. Груз вины был почти невыносимым.

Он хотел – нет, он должен был узнать больше о Кэтрин. Ее смерть на его совести, и ничего не знать о ней казалось ему неуважением к ее памяти. Он согласился на пересадку. Он сделал выбор. Он мог лгать самому себе и говорить: Митчем принудил его к этому. Но правда состояла в том, что он этого хотел. Он хотел спасти Нику. Но он также хотел спасти себя.

Никогда более, обещал он себе. Никогда более он не позволит себе опуститься до мерзостного уровня своего дяди. Он попытался подобрать другую папку, но ему пришлось на минуту остановиться. Он чувствовал головокружение и истощение.

«Я постоянно уставший», – мысленно сетовал он, ненавидя себя за слабость.

Он хотел уснуть и никогда не просыпаться. «Причудливый способ высказать свое желание умереть», – печально подумал Зак. Во многих отношениях он уже чувствовал себя мертвым. Он хотел ударить себя, сбить выражение ступора с пустого лица, но это было бы слишком мелодраматично и бессмысленно. На самом деле он хотел, чтобы что-то пришло и вернуло его к жизни. «Ты решай, хочешь ты жить или хочешь умереть, глупый, бесполезный…»

– Я вижу, ты снова позволил истеричности взять над тобой верх, – холодный глухой голос прервал его мысленную самоуничижительную тираду.

Зак разозлился было на дядю, но невидимая сила отогнала ненависть. Словно какой-то голос сказал, успокаивая его: «Позже, не сейчас. Возьми себя в руки». Этот голос был как целебный бальзам, нанесенный на ожоги. Он погасил его ярость.

– Мне нужно больше знать о Кэтрин.

– Для чего? – лениво спросил дядя.

– Может быть, я отправил бы семье Кэтрин немного денег на похороны, в качестве компенсации.

Руки Зака дрожали, в глазах стояли слезы, но все та же невидимая сила вернулась и сказала: «Успокойся. Расслабься».

– О похоронах уже позаботились.

– Ну тогда, может быть, что-то еще, – настаивал Зак.

«Дом для ее детей, средства на колледж – все что угодно, лишь бы успокоить мое чувство вины». Но есть ли сумма, достаточная, чтобы восполнить потерянную жизнь?

– Легко быть щедрым, растрачивая чужое, – сказал Митчем презрительно. – Ступай, отдохни. Выспись, чтобы избавиться от чрезмерных эмоций.

– Если я пойду, ты скажешь мне, где Ника? – сделал Зак отчаянную последнюю попытку.

Это выглядело жалко. Как последнее «помогите» из уст умирающего. Его дядя выполнил обещание, доказав, что она все еще жива, – показал ее фото в постели с Квинном. Это было все, о чем Зак просил в обмен на пересадку. Почему он потребовал так мало? Он должен был добиться свидания с ней.

В ониксовых глазах Митчема сверкнула ярость. Но он тут же мастерски усмирил ее – словно взял на поводок собаку-убийцу.

– Спустя годы, – тихо сказал дядя, – девушка, которую, как тебе кажется, ты любишь, исчезнет из памяти, как приятная лыжная прогулка или славная вечеринка в баре. Но эта идея, моя империя, станет твоей. Мои секреты станут твоими секретами, мои преступления – твоими преступлениями; и когда ты станешь частью силы, способной изменять мир и контролировать будущее нашей цивилизации, ты не вспомнишь ни о какой-то девушке, ни о мертвой женщине. Величие требует жертв, но воздает за них сторицей, сынок.

И снова было это слово, снова «сынок». Оно слетало как проклятие с тонких губ Митчема.

– Знаешь, дядя, – злобно огрызнулся Зак, – очень часто ты звучишь как дешевое печенье с предсказаниями.

Уходя, он демонстративно хлопнул дверью.