далее идут по коридору. У Адама на лице сплошное беспокойство, и Йенсу это кажется таким странным. Не за того же мужчину он переживает. Неужели за Эрику? Ещё держит её так бережно, почтительно, почти невесомо, но, в случае чего, с явной готовностью схватить и удержать. Ольсен стискивает зубы. Смотреть противно и тошно. Он, в попытке отвлечься, пытается представить что-нибудь другое, и перед глазами вновь предстаёт кровь, льющаяся из глотки того человека. Как же… как же Эрике не страшно, как же ей не противно? Насколько большой у неё опыт в подобных вещах, раз смерть человека не способна ни единую струну души её задеть? Йоханесс понимает, что это необходимость, устраивать истерику не собирается. В преступном мире или ты убьёшь, или тебя убьют. Но это всё равно пугает и заставляет кожу покрываться холодком.

Убьёт ли она его также бесстрастно и жестоко? Сделает ли это быстро или захочет помучить и продлить пытки? Думает ли вообще об этом? Специально погружает Ольсена во всю эту леденящую душу обстановку, чтобы запугать хорошенько? Ноги становятся ватными, и он еле-еле ползёт за гангстерами.

Останавливаются возле массивной хорошо сохранившейся двери. Адам отпускает Эрику и открывает ключами дверь, пропуская вперёд её и Йенса, затем закрывает, оставаясь снаружи. Вероятно, во времена работы завода эта комната была кабинетом какого-нибудь начальника, теперь же она просто хранила в себе воспоминания о давно минувших годах. Эрика медленной походкой подошла к огромному шкафу, который был полностью уставлен разными книгами. И как их не украли ещё? Да и мебель в кабинете сохранилась: и стол, и кресло, и диван, и даже аквариум, который, конечно, давно уже высох. Даже шторы на уцелевшем окне висели. Всё, конечно, было в пыли, да и на полу были раскиданы какие-то обрывки бумаги, но выглядело, в целом, более-менее цивильно. Вероятно, завод под свою защиту и охрану мафия подобрала достаточно давно.

Portishead — Machine Gun

Йоханесс не сводил взгляда с Эрики. Она выглядела так, словно находится не в холодном заброшенном заводе, а у себя дома. Улыбалась, разглядывала обложки книг, некоторые доставала и листала. Ольсен же пытался выцепить взглядом у неё нож или пистолет. Хрупкое тельце было упрятано в чёрную майку на тонких лямках, широкие кожаные брюки и длинный кожаный плащ почти до пола. Как ей вообще не холодно? За этим тонким слоем одежды что тут говорить про пистолет — где тут ножу-то поместиться? Но Йоханесс понимал, что сомневаться в Эрике — страшная глупость. Она если захочет, то гранату вытащит из кармана.

Душу терзал страшный вопрос: убьют ли его сегодня ночью? Ответить пока Йоханесс не мог. Предсказать мысли и действия Ричардсон было трудно, насколько, что невыполнимо. Ольсен так и завис в дверях, словно каменная статуя.

— В Свендборге были заброшки? — наконец, прервала тишину Эрика, подняв глаза на своего «гостя».

Йенс распахнул глаза. Во-первых, откуда она знала название родного города Ольсена? Хотя, впрочем, глава мафии же — наверняка всё о нём знает. Включая то, на какие оценки в школе учился. Ольсен поморщился. Вероятно, это то, к чему стоило же начинать привыкать, но он не мог. Чувствовать себя настолько обнажённым перед кем-то неприятно. Во-вторых, Ричардсон потянуло на странные разговоры — впрочем, они разве когда-то до этого беседовали о чём-то обыденном?

— Ну были, конечно, — пожал плечами Йенс.

— Бегал туда с друзьями в детстве? — прищурилась Эрика.

— Читаешь меня насквозь, — вздохнул Ольсен.

— Тогда чего же ты такой напряжённый? — хмыкнула она. — Разве не находишь в заброшенном заводе особенную атмосферу?

— Нахожу, — отозвался Йоханесс, хотя о какой тут атмосфере шла речь? О той атмосфере, в которой обычно снимают страшные фильмы? Эрика только что убила человека. Тростью.

— Да ладно? Тебя так напугало моё небольшое выступление перед тем мистером?

Эрика подошла ближе, всё ещё держа в руках старую книгу с пожелтевшими страницами. Она резко закрыла её прямо перед носом у Ольсена, заставив того раскашляться. В глаз даже брызнули слёзы (позорище) — Йоханесс терпеть не мог пыль.

— Какой ты слабенький, — покачала головой Ричардсон. В её руках откуда-то материализовалось то самой треклятое лекарство, и она бережно помогла Йенсу его запрыскать. — Запомни это чувство, Ольсен. Запомни чувство беспомощности и запомни то, как я тебе помогла. Потому что теперь твоя жизнь зависит только от меня.

Йоханесс рукавом вытер слёзы и рассеянно посмотрел на Эрику. Приступ не начался — значит, лекарство работало. Женщина словно одновременно желала ему смерти в муках, и одновременно — не хотела, чтобы Ольсен умер. И это пугало. Словно игра в русскую рулетку. Пуля не вылетела после щелка — повезло, но сколько ещё будет впереди щелчков до рокового выстрела? Дойдут ли они вообще до него?

Ричардсон провела пальцем по чужой груди и хмыкнула, задирая голову. Она едва доставала макушкой ему до подбородка, и Йоханесса ловил диссонанс, когда вспоминал, как эта маленькая женщина пару минут назад жестоко вколола свою трость в чужое горло. Это точно была она? Он не ошибся?

Изысканный запах роз кружил голову, и страх вновь начинал мешаться с этим удивительно-странным чувством. Мягким и сахарным, нежно-романтичным, отравленным ядом и заледеневшим до корочки. Эрика находилась близко, она позволяла ему вторгаться в её личное пространство — разве не радость и не успех? Только вот бирюзовые глаза источали далеко не ласку и заботу. Эти глаза могли принадлежать только главе мафии. Ледяные, холодные настолько, что кожа под их взглядом начинала гореть.

— Жизнь каждого человека, связавшегося со мной, зависит от меня, понимаешь? Хочешь хорошего обращения — веди себя соответствующе. Тот мистер простое правило уяснить не смог и заплатил за свою глупость. Я не трону тебя, если будешь хорошим котиком. А ты ведь будешь, тебе есть что терять. Так что не переживай, — она едко усмехнулась, и слова эти из её уст явно не походили на заботу.

Йоханесс поморщился, вспоминая все свои слова и поступки. Успел ли он её где-нибудь задеть или выбесить? По Эрике никогда нельзя сказать точно. Ходить осторожно, тщательно вглядываясь в землю под ногами, выбирать каждое слово, думать, думать — очень много думать, чтобы не вляпаться.

Ричардсон бросила книгу прямо себе под ноги и отошла к столу, маленьким ключиком, вытащенным из рукава, открыла один из ящиков. Эрика довольно хмыкнула и достала оттуда бутылку с медно-золотистой жидкостью. У неё везде есть нычки с алкоголем? Впрочем, Йенс бы такому не удивился.

Ричардсон запрыгнула на стол и уселась на ровной поверхности, свесив вниз худые ноги.

— Вести себя хорошо