другой. Даже этот Адам, который так учтиво придерживал её и всегда был готов оказаться рядом.

В целом, Йоханесс не был ревнивцем или собственником. Ему было плевать, с кем и для чего крутились его прошлые женщины.

Было, правда, одно интересное исключение.

Йоханесс становился невыносимо ревнивым тогда, когда влюблялся.

Глава 7. Почему он заслуживает уважения и заботы, а я нет?

В роднике твоих глаз и виселица,

и висельник, и веревка.

© Пауль Целан

Martin Jacoby & Philip Glass — Metamorphosis: Metamorphosis Three

В голубой шёлковой рубашке с широкими рукавами и высоким воротом, украшенным крошечными вшитыми камнями, в жилетке на повязках, в кристально чистых белых брюках и в сером фраке с меховым пушистым воротником на золотых пуговицах он походил на самого настоящего принца, выпавшего из средневековой прекрасной истории про храбрую и самоотверженную любовь. Походка его была грациозной, осанка — стальной и предельно ровной. Манеры, свойственные исключительно самому настоящему аристократу. Мягкая улыбка на устах практически всегда, даже когда строгие голубые глаза смотрят на недруга. А в сердце — доблесть, верность и бесстрашие. По крайней мере, именно это полагается в сердце рядом с портретом любимой дамы носить настоящему благородному господину.

Мужчина, обладающий высоким стройным станом, бросил быстрый взгляд на позолоченные механические часы, на цепи висевшие на груди, после чего, хмыкнув, постучал в массивную крепкую дверь. На улице было достаточно темно и холодно, но, честно говоря, он мог явиться на порог этого дома в любое время, не чувствуя себя при этом невоспитанным и нежданным. И дело не в том, что его всегда ждут в огромном богатом особняке, а в том, что мужчине просто-напросто было плевать осудят ли его за поздний визит или нет.

Дверь открыла худенькая маленькая женщина с очень недовольным выражением лица. В руках у неё была мокрая тарелка и тряпка. Дамочка явно была не слишком довольна тому, что её оторвали от важного занятия.

— А, мистер Эдвардс, — фыркнула горничная. — Я даже не сомневалась. Только вы можете припереться к умирающему родственнику в половину двенадцатого ночи.

— Собираешься меня за это осудить? Я плачу тебе деньги, так что молчи, Эбигейл, — фыркнул Кристиан, пихнув горничную рукой и проходя в просторный коридор.

— Вообще-то твоя жена, — проворчала себе под нос женщина, после чего вновь отправилась куда-то по своим делам. Наверное, на кухню.

Кристиан стащил с себя пальто и крайне бережно повесил на вешалку, разглаживая каждую складочку, чтобы случайно не помять. Тратить время на то, чтобы стянуть начищенные туфли, он не стал. Ведь в действительности, он же не просто так же платил деньги этой несносной горничной с отвратительным характером.

Мужчина как всегда грациозной и ровной походкой прошёл вперёд, надменно осматривая окружающую обстановку. Дом сильно изменился за несколько лет, Кристиан помнил его некогда как самое пугающее и мрачное место — буквально как замок Дракулы из сказок и легенд. Нет, особняк не был выполнен в готическом стиле, просто атмосфера в нём стояла такая — ужасающая, что в жилах кровь леденела. Прямо создавалось впечатление, что живёт здесь кто-то воистину зловещий и важный. Многочисленные слуги, всегда хорошо одетые и притихшие, ходят, опустив голову, потому что как раз и знают, кто именно здесь живёт, выполняют всякую просьбу и никогда даже не смеют пытаться нагрубить, кругом лоск и блеск, всё новое и изящное, ну или наоборот старинное и очень дорогое. Ни у кого в Детройте ничего похожего никогда не было и не будет.

Теперь же дом выполнял роль фактически заброшенного жилища. Да, здесь было по-прежнему чисто, но настолько чисто, словно обитает здесь одна лишь горничная, что днём и ночью трудится в поте лица. Никакого упоминания о том, что здесь может находиться кто-то ещё. Даже в большой прихожей на вешалке у двери только пальто Кристиана. Кругом кромешная тишина, воздух холодный, согреться можно лишь у камина, вся мебель кажется уже повидавшей свою жизнь, она старая, но не выглядит дорого, свечи горят лишь в определённых местах, а не во всем доме, видимо, лишь ради того, чтобы не выколоть глаза в кромешной темноте. Эдвардс вздыхает. Впрочем, раньше, возможно, он просто воспринимал всё иначе, ведь был ребёнком.

Мужчина проходит на второй этаж к массивной дубовой двери. Когда был мальчишкой, точно знал, что эту дверь всегда стоит обходить стороной. Ни в коем случае не пытаться пробраться внутрь, да и, впрочем, это было невозможно — она всегда была заперта. Сейчас же Кристиан, постучавшись два раза, тут же распахивает дверь и проходит вовнутрь.

Признаться честно, однажды со своей тогда ещё будущей женой они смогли проникнуть внутрь. Огромная спальня поражала своими размерами, количество ящичков в столе манило залезть в каждый, что, собственно, они и сделали, обнаружив и револьвер, и пули, и даже таблетки без названия. Множество странных бумаг, фотографий каких-то незнакомых людей. Покидая комнату, Кристиан и Эрика постарались выставить всё так, будто бы никого там не было, но каким-то образом её хозяин всё равно раскусил детей. Им обоим попало так, что больше никто из них и не задумывался о том, чтобы проникнуть за дубовую дверь.

Сейчас же в комнате пахло лекарствами и старостью. Кристиан без интереса оглядел помещение, заметив возле кровати таз с водой и разбросанную одежду. Стоит вычесть из зарплаты горничной пару десятков долларов. Лоботряска. Эдвардс недовольно фыркнул и прошёл дальше — прямо к массивной кровати.

Человек, спавший на кровати, тут же встрепенулся и распахнул глаза, нервно оглядываясь по сторонам. У него всегда был крайне чуткий сон, а сейчас, по словам личного врача, страдал какой-то тяжёлой степенью бессонницы, поэтому любые пару мгновений сна — радость и сокровище. Кристиан, правда, не пророк, чтобы предсказать, в какой именно момент мужчина на кровати решит заснуть.

— Крис… Кристиан, это ты? — хриплым вялым голосом спросил мужчина, лежащий на кровати.

— Да, это я, босс, — мягко отозвался Эдвардс, зажигая настольную лампу, стоящую на тумбочки, и присаживаясь на край кровати.

— Прекрати так меня называть. Я давно уже не твой босс, — тяжело вздохнул мужчина.

Он морщился от яркого света лампы, и сейчас его лицо выглядело ещё более состарившимся и больным, чем в последний раз. Морщины паутинкой стремительно расползалось по коже, синяки под глазами были похожи на бездонные океаны, да и сам он был ужасно бледным и исхудавшим. Кристиан помнил Ачиля Манфьолетти, бывшего дона «Нации розы», как крупного сильного мужчину с красивой смуглой