и стоять в дверях, словно истукан, — не одно и тоже, — с игривой обидой пробубнила Эрика. — Ну же, что тебя так пугает?

«Может быть, то, что ты только что проткнула своей грёбанной тростью гортань человека? То, что говорила ему? То, что, в конце концов, ты велела покормить его мясом своих псов-монстров?» — ответил на вопрос у себя в голосе Йоханесс.

Эрика обиженно надула губы, без особого старания делая вид, что пытается открыть бутылку виски. Ольсен никогда в жизни бы не поверил, что эта женщина не способна открыть какую-то сраную бутылку. Он вздохнул, ведясь на эту явную манипуляцию.

— Дай. Я открою, — Йоханесс подошёл ближе и взял из рук Эрики виски, быстрым движением открыв бутылку. Ричардсон довольно усмехнулась и тут же сделала глоток, даже не поморщившись. Интересно, она способна в одиночку вылакать всю бутылку без закуски? — Меня ничего не пугает, но я впервые в подобной ситуации. Новые… ощущения. Понимаешь?

— Ой-ой. Посмотрите на него. Храбрец какой нашёлся, — едко усмехнулась Ричардсон. — У тебя коленки тряслись всю дорогу до этого места. И сейчас трясутся.

Ольсен невольно перевёл взгляд на свои ноги, а затем на Эрику — но уже оскорблённый.

— Это не правда.

— Правда-правда, котик. Думаешь, я не вижу, когда человек боится, а когда — врёт? — она чуть наклонилась, тем самым приблизившийся к Йенсу. А затем откинулась обратно, громко рассмеявшись.

Йоханесс всё ещё не мог привыкнуть к этому «котику» из её уст. Когда она бесится из-за него меньше? Когда зовёт по фамилии или этим слащаво-приторным прозвищем, очевидно являющимся издёвкой?

— Нет ничего постыдного в том, чтобы бояться. Но, котик, ложь я не прощаю, — её лицо вдруг стало холодным. — Не ври мне. Никогда мне не ври, даже в самых никчёмных мелочах.

Она сжала Йоханесса за подбородок и своими проникающими до самого сердца бирюзовыми глазами заглянула в его собственные. Она словно видела каждую его мысль, каждое его переживание и каждый его страх сейчас. Но момент не продлился слишком долго. Эрика хмыкнула и снова вцепилась губами в бутылку.

— Понял меня?

— Да. Прости, — вздохнул Ольсен.

Не припираться, не грубить, не выёбываться. Не врать.

— Не заставляй даму напиваться в одиночестве, — она пихнула ему в руки бутылку виски и внимательно уставилась, ожидая продолжения.

Разумеется, Йоханессу пришлось сделать глоток дорого напитка. Он, в отличие от Эрики, поморщился — далеко не то, что привык пить обычно. Будучи обычным человеком, Ольсен никогда не питал страсти к этим выёбистым напиткам. Больше всего он вообще любил старое-доброе пиво. Виски горчил странно, привкус имел странный и давал в голову странно.

Ни стаканов, ни бокалов у бывшего владельца завода не было, так что приходилось пить прямо с горла. Но, впрочем, Йоханесс был совсем не против, потому что в него внезапно вцепилась нездоровая мысль о том, что пару мгновений назад это же горлышко касались нежные, как лепестки розы, губы Эрики. Эта мысль показалась лишней и совершенно не здоровой в данной ситуации, но она смогла вызвать табун мурашек по телу. Сделав один небольшой глоток виски, чтобы привыкнуть к новому вкусу, Ольсен тут же сделал следующий — уже более долгий. Та странная мысль опьяняла хлеще алкоголя.

— Тебе понравился виски? — удивлённо хмыкнула Ричардсон. Принимая бутылку из рук мужчины.

— Просто никогда не пробовал раньше, — промямлил Ольсен, отведя взгляд в сторону. Не хватало ещё, чтобы её бирюзовые пытливые глаза снова прочитали все его потайные странные мысли.

Эрика закинула ногу на ногу, и теперь Йоханесс был готов взвыть от собственной глупости. Это маленькое ничем не примечательное движение привлекло его внимание и заставило задержать на острой коленке слишком долгий взгляд. Коснуться. Вот всё, чего ему хотелось — просто дотронуться до Эрики. Убедиться в том, что она настоящая, живая, что действительно сидит перед ним и пьёт свой вонючий виски, что не убила его пару мгновений назад, что сама не погибла в какой-нибудь очередной мафиозной войне.

Почему снизошла до него? Что в Йенсе такого особенного? Лохматые отросшие волосы и борода, торчащая в разные стороны? Линяющий свитер и круглые очки с приклеенной с одной стороны оправой?

— Он правда предал тебя? Ты за это велела его пустить на корм собакам? — тихо спросил Йоханесс, пытаясь отвлечься от идиотских мыслей. Эрика только что убила человека. Убила. Человека. Он должен бояться, а не думать о её коленках.

Эрика удивленно приподняла тёмные брови.

— А ты думал, что я просто так его поймала и пытала? Чтобы тебя напугать? — фыркнула она.

— Я не знаю, как ты заставляешь своих ухажёров тебя слушаться, — пробубнил Йоханесс.

Алкоголь спустя ещё несколько глотков начинал действовать на мозг. Ольсен планировал молчать и не говорить ничего лишнего, но он и трезвым-то себя в руках плохо умел держать.

Alice In Chains — Love, Hate, Love

— Приковываю их цепями и избиваю плёткой до кровавых полос, — мрачным тоном отзывается Эрика.

— Что? — он метнул на неё взволнованный взгляд. — Прям-таки плёткой избиваешь?

— О да. Обожаю доводить мужчин до слёз, — она зловеще блеснула глазами. — Обожаю, когда они плачут и молят о пощаде. Обещают, что будут слушаться. Обещают, что больше никогда не оступятся. Обещают, что будут отныне и навеки целовать мои ноги.

Взгляд Йенса вновь обращается к худым ногам, скрытым под кожаными брюками. Туфельки на стопах такие маленькие, но каблук — устрашающий. Она словно Золушка со своей крошечной ножкой. Разве эти ноги вообще можно не желать целовать?

Эрика восприняла его молчание за испуг и вновь засмеялась — так переливается ручей, так цветёт сирень за окном. Такой у неё смех. Прекрасный.

— Ладно-ладно, никого я цепями не приковываю и плёткой не бью, — хмыкнула она, пытаясь поймать его взгляд, чтобы понять, о чём думает. — Совсем меня за монстра держишь?

— Я бы и без плётки и цепей тебе в ноги упал, — вдруг резко выпалил Ольсен, подняв на неё немного рассеявшийся взгляд.

— Так упади, — она чуть прищурилась и бросила на него полный снисхождения взгляд.

Никакой пощады, никакой благодарности. Лишь снисхождение и терзающая душу строгость. Йенс вдруг почувствовал, что ему очень хочется, чтобы и на её коже пробежала дрожь. Ему так хочется, чтобы Эрика перестала казаться такой отстранённой, равнодушной, чтобы в её холодных глазах мелькнула какая-нибудь эмоция. Чтобы перестала смеяться над ним.

Но вместо возмущений Йоханесс действительно опустился на пол, оказавшись лицом где-то на уровне её острых коленок. Он неуверенно коснулся до них сквозь кожаную ткань губами. Сначала один раз, потом ещё и ещё. Сквозь брюки касание ощущалось неполноценным