Комната примерно шесть на семь метров была основательно загромождена коробками и книгами, бумагами, оружием и прочими, более специфическими, орудиями моего труда.

Но прежде чем предпринять хоть что-нибудь, я сел в мягкое кресло, которое стояло точно посередине моего секретного рабочего места.

Здесь было электричество, а значит, и свет. Здесь были тысячи книг, а значит, я не испытывал дефицита чтения.

Примерно через час мое дыхание успокоилось, а сердце перестало бешено колотиться. Я не был виновен ни в каком преступлении. Эти парни просто-напросто похитили меня. И у меня были все права защищаться.

Затем пришло ощущение простых радостей жизни. Удобное кресло, чистый воздух, которым дышишь, никаких цепей, и кругом нет чудовищных преступников, готовых убить тебя просто за то, что ты хочешь открыть правду.

* * *

Успокоившись, я побрился налысо с помощью одноразовой бритвы, минеральной воды и мыла.

У южной стены моей комнаты-склада стоял резной шкаф из розового дерева высотой три метра и шириной почти два с половиной. Я достал из него косметичку, купленную во время обучения на курсе «Голливудские технологии грима».

Именно этот набор косметики я приобрел и изучил с единственной целью – чтобы иметь возможность изобразить более-менее реалистичную накладную растительность на лице, если понадобится анонимность.

С годами я убедился, что с усами лицо мое смотрится совершенно по-другому. Это имело какое-то отношение к форме моего носа, расстоянию между глазами и форме черепа вообще.

Приклеив накладные усы и бакенбарды, скрывшие приметный шрам на щеке, я протер только что обретенную лысину и посмотрелся в карманное зеркальце, совсем как Ламонт Чарльз.

Результат меня вполне удовлетворил.

На вешалке в шкафу висел темно-бежевый плащ. Он был на очень толстой подкладке, я надел его и сразу прибавил на вид килограммов двенадцать, а то и пятнадцать.

Я довольно долго вертелся в полный рост перед зеркалом, установленным с внутренней стороны левой створки шкафа. Критически осматривая грим, я обдумывал следующий ход.

Замаскировался я что надо – шрам исчез. А комплекция, лицо и волосы изменились достаточно сильно. Для любой другой работы на этом я бы и остановился. Но сейчас был тот случай, когда я не мог позволить себе ошибки. Вид у меня до сих пор был слишком полицейский.

Поэтому я снова полез в шкаф и вытащил оттуда очки в роговой оправе с толстыми стеклами без диоптрий. Вот теперь превращение было полным. Из копа-кроманьонца я превратился в зануду-неандертальца.

Если я чему и научился в колледже, так это тому, что в спорте надо двигаться в неожиданном для противника направлении. Это срабатывает в многих видах – от настольного тенниса до профессионального бокса. Кто двигается резче и неожиданнее, кто совершает непредсказуемые ходы, у того больше шансов на победу.

Работа полицейского – это такой интеллектуальный спорт, как го или шахматы. И иногда приходится делать единственно возможный ход, даже выставляя себя дураком, чтобы уберечься от вражеского огня.

Вот почему я решил нанести визит Августину Антробусу.

Офис компании «Антробус Лимитед» располагался в здании на Пятой авеню в одном из домов Шестьдесят какой-то улицы. Это было высокое узкое строение, облицованное сияющим коричневым камнем, с окнами, похожими на бойницы и расположенными почти хаотично, придавая фасаду вид картины в стиле модерн, собранной из спичек.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил охранник. Он стоял за стойкой высотой ему по грудь, выполненной из прозрачного желтого пластика.

– Мне в «Антробус Лимитед».

Этот охранник выглядел лет на десять моложе, чем был на самом деле, а было ему под сорок. Синие глаза его внимательно осмотрели мой дутый плащ, сияющую лысину и странные очки. Да, я был неузнаваем, но выглядел до предела странно.

– Как вас зовут? – спросил он, поколебавшись пару секунд.

– Найджел Бородач.

Документы, лежавшие у меня в бумажнике, это подтвердили.

На стойке перед охранником стоял компьютер, я видел его через желтый пластик.

– К сожалению, я не вижу здесь вашей фамилии, – сказал он через минуту.

– Позвоните им и спросите.

Охраннику моя команда не понравилась. Но он снял трубку и набрал какой-то номер.

– Тут внизу некий Бородач говорит, что хотел бы подняться, – затем он выслушал несколько слов в ответ, опустил трубку, зажатую ладонью, и сказал, что девушки в офисе тоже обо мне не слышали.

– Скажите, что это насчет Уильяма Джеймса Мармота. Мне кажется, кое-что им будет интересно узнать.

Тот снова заколебался, но все-таки добавил в трубку еще несколько слов. Потом опустил ее на рычаг и посмотрел мне прямо в глаза за толстыми стеклами очков.

– Двадцать второй этаж, поднимайтесь.

– Спасибо вам большое, – сказал я, экспериментируя со своей новой временной личиной.

В этом здании народу было немного. У лифта вместе со мной ждала лишь одна молодая женщина в строгой черной юбке и белой блузке.

Двери лифта номер восемь открылись, и я жестом пригласил ее пройти первой. Она явно была смешанных кровей, с широким симпатичным носом и темными, отливающими рыжиной волосами.

Я нажал на кнопку «двадцать два», а она на «два».

Наверное, она заметила мой взгляд и сказала:

– У нас лестницы перекрывают, опасаясь, что через пожарные выходы могут пробраться террористы. Иначе я бы пошла пешком.

– Когда я был маленьким, – поделился я, – всерьез полагал, что если подстрахуюсь от всех возможных вариантов собственной смерти, то буду жить вечно.

Двери открылись, она мило улыбнулась мне и вышла.

Все время, пока ехал следующие двадцать этажей, я размышлял о Стюарте Брауне, о Свободном Мэне и о том толстяке, которого я чуть не приговорил к смерти. Прослеживалась явная параллель между моим заключением в подвале в Куинсе и «Подземной железной дорогой» на Стейтен-Айленде, где я в качестве зрителя участвовал в пытке Саймона Крейтона. Эдакий почти кармический баланс.

Двери лифта разъехались в стороны, словно занавес крохотной сцены, на которой стоял я.

Меня встречал невысокий стройный человек в фиолетовом костюме. Охранник внизу ничего не говорил про секретаря-мужчину, так что этого я сразу же записал в охранники. Белый, но смуглый, глаза бледно-голубые. Волосы у него были каштановыми у основания, но совершенно светлели к кончикам. Лет ему навскидку можно было дать как тридцать шесть, так и шестнадцать, и пахло от него розовым эфирным маслом. Я задумался, не идет ли из фонтанов в этом здании молодильная вода с легкой отдушкой.

– Мистер Бородач?