а редакторы «Документов внешней политики Германии» утверждают, что «он представляет собой краткое изложение внешней политики Германии в 1937–1938 гг.»{1}. Поэтому этот документ стоит изучить повнимательнее. Возможно, мы найдем в нем объяснение Второй мировой войны, а может, всего лишь истоки мифа.

Во второй половине дня 5 ноября Гитлер собрал заседание в рейхсканцелярии. Присутствовали военный министр Вернер фон Бломберг, министр иностранных дел Константин фон Нейрат, главнокомандующий сухопутными войсками Вернер фон Фрич, главнокомандующий военно-морскими силами Эрих Редер и главнокомандующий военно-воздушными силами Герман Геринг. Говорил в основном Гитлер. Начал он с общих рассуждений о том, что Германии необходим Lebensraum – жизненное пространство. Он не уточнил, где его взять – видимо, в Европе, хотя он также рассуждал и о колониальных приобретениях. Но приобретения нужны были непременно. «Германская политика должна иметь в виду двух заклятых врагов – Англию и Францию… Для решения германского вопроса может быть только один путь – путь насилия, а он всегда связан с риском»[39]. Когда и как предполагалось перейти к насилию? Гитлер обсудил три «случая». Первый «случай» – это «период с 1943 по 1945 г.». После него можно было ожидать изменения обстановки не в пользу Германии; в 1943 г. настанет время действовать. Второй случай – гражданская война во Франции; она будет означать, что «наступил момент для выступления против Чехии». Третий случай – война между Францией и Италией. Она может начаться в 1938 г.; тогда «первой задачей должен быть разгром Чехии и одновременно Австрии». Ни один из этих «случаев» не реализовался; в силу этого они, очевидно, не стали планом действий для Германии. К тому же Гитлер на них не задержался. Он перешел к доказательству того, что Германия добьется своих целей без большой войны; под «насилием» он, похоже, понимал угрозу войной, а не собственно военные действия. У западных держав будут связаны руки, им не хватит решимости, чтобы помешать Германии. «Англия, а также предположительно и Франция втихомолку уже списали со счетов Чехию и согласились с тем, что когда-нибудь этот вопрос будет решен Германией». Больше никто вмешиваться не станет. «Польша, имея с тыла Россию, вряд ли будет склонна вступить в войну против Германии, если последняя будет одерживать победы». Невмешательство России обеспечит Япония.

Выкладки Гитлера были в значительной степени чистой фантазией, никак не связанной с дальнейшим ходом событий. Даже если он действительно имел в виду то, что говорил, к действиям он не призывал – во всяком случае, не призывал к полномасштабной войне; он как раз хотел продемонстрировать, что большой войны не потребуется. Несмотря на начальные упоминания о 1943–1945 гг., в основной части своей речи он анализирует шансы на мирный триумф в 1938 г., когда Франция будет занята другими проблемами. Присутствовавших одолевали сомнения. Генералы настаивали, что французская армия окажется сильнее немецкой, даже если одновременно ей придется действовать и против Италии. Нейрат не верил в неминуемый конфликт между Францией и Италией в Средиземноморье. Гитлер отмахивался от этих сомнений: «Он убежден в неучастии Англии и поэтому не верит в возможность выступления Франции с войной против Германии». Из этих бессвязных рассуждений можно сделать только один надежный вывод: Гитлер ставил на некий поворот судьбы, который подарит ему успех во внешней политике; поворот, подобный тому чуду, которое в 1933 г. сделало его канцлером. В его речах не просматривается никакого конкретного плана, никаких указаний в отношении политики Германии на 1937 и 1938 гг. А если какие-то указания и были даны, то они сводились к тому, чтобы посмотреть, как будут развиваться события{2}.

Зачем тогда Гитлер проводил это заседание? Этот вопрос историки не ставили. Но ведь одно из элементарных правил исторической науки – интересоваться не только содержанием документа, но и причинами его появления на свет. Состав участников заседания 5 ноября 1937 г. сам по себе любопытен. Нацистом из них был только Геринг. Все остальные были консерваторами старого образца, которые оставались на своих постах, дабы держать Гитлера под контролем; их всех, за исключением Редера, в течение трех ближайших месяцев ожидала отставка. Гитлер знал, что все они, кроме Геринга, были ему не союзники, да и Герингу он не особенно доверял. Почему он раскрыл свои сокровенные мысли людям, которым не верил и от которых собирался вскоре избавиться? На этот вопрос есть простой ответ: своих сокровенных мыслей он им не раскрывал. На международной арене не наблюдалось кризиса, который требовал бы широкого обсуждения или радикальных решений. Это совещание было маневром, преследовавшим внутриполитические цели. Буря назревала именно здесь. Финансовый гений Шахта обеспечил стране перевооружение и полную занятость, но теперь Шахт упрямился и выступал против дальнейшего расширения программы вооружений. Гитлер побаивался Шахта и не знал, чем ответить на его финансовые аргументы. Он знал только, что Шахт не прав: нацистский режим не может снижать темп. Гитлер хотел изолировать Шахта от других консерваторов и, следовательно, должен был убедить их в необходимости наращивать вооружения. Другой цели у его геополитических выкладок не было. Об этом свидетельствует сам протокол Хоссбаха. Последний его абзац гласит: «Вторая часть беседы касалась экономических аспектов вопроса о вооружении». Для этого, несомненно, заседание и проводилось.

К такому выводу пришли и сами его участники. После отъезда Гитлера Редер посетовал, что германский флот еще долгие годы будет не в том состоянии, чтобы воевать. Бломберг и Геринг отвели его в сторону и объяснили, что единственной целью заседания было заставить Фрича потребовать расширения программы вооружений. Нейрат тогда воздержался от комментариев. Говорят, что несколько дней спустя он осознал злодейскую природу Гитлера, после чего перенес «несколько тяжелых сердечных приступов». Правда, об этих приступах впервые стало известно лишь в 1945 г., когда Нейрата судили как военного преступника; ни в 1937 г., ни позже никаких признаков нездоровья он не проявлял. Фрич подготовил меморандум, где указывал, что немецкую армию нельзя подвергать риску войны с Францией, и 9 ноября передал его Гитлеру. Гитлер ответил, что реального риска войны нет, но Фричу в любом случае лучше ускоренными темпами перевооружаться, а не лезть в политические вопросы. Невзирая на такую попытку сопротивления, маневр Гитлера удался: с этого момента Фрич, Бломберг и Редер не выражали сочувствия по поводу финансовых затруднений Шахта. В остальном же никто из присутствовавших на встрече 5 ноября не вспоминал о ней до тех пор, пока Геринг не обнаружил, что протокол Хоссбаха представлен в Нюрнберге в качестве доказательства его вины в развязывании войны. С тех пор этот документ не покидает поля зрения исторической науки. Именно на него опирается мнение, будто ничего нового об истоках Второй мировой войны мы уже не узнаем. Утверждается, что Гитлер принял решение о войне и в деталях спланировал ее 5 ноября 1937 г. Однако протокол Хоссбаха не содержит никаких планов такого рода. Этот документ сообщает нам то, что мы всегда знали: Гитлер (как и любой другой немецкий государственный деятель) хотел, чтобы Германия стала доминирующей державой в Европе. Еще он содержит домыслы фюрера насчет того, каким образом это может произойти. Гитлер ошибался в этих домыслах. Они не имеют почти ничего общего с реальным началом войны в 1939 г. Если бы игрок на скачках делал ставки с гитлеровской точностью, он бы не преуспел.

Более того, соображения эти не только были неверны, но и вообще не имели отношения к делу. Гитлер не строил планов – ни по завоеванию мира, ни каких-либо еще. Он предполагал, что другие создадут возможности, а он ими воспользуется. Возможности, которые он предвидел 5 ноября 1937 г., так и не были созданы. Созданы были другие. Поэтому нам нужно отыскать человека, создавшего ту возможность, которой Гитлер смог воспользоваться, и тем самым первым подтолкнувшего мир к войне. Очевидный кандидат на эту роль – Невилл Чемберлен. С того момента, как в мае 1937 г. он стал премьер-министром Великобритании, Чемберлен был полон решимости что-то сделать. Конечно, он хотел что-то сделать, чтобы предотвратить войну, а не развязать ее, но он не верил, что войну можно предотвратить, не делая ничего. Он не одобрял привычки плыть