сдержанная манера фон Мольтке никаких трений не вызывала. Фон Фалькенхайн же относился к делу более решительно и был более амбициозен. Соответственно и в австро-венгерском Главном командовании к нему относились с меньшей симпатией. При нем началась бессмысленная борьба за обладание сиюминутными выгодами, а общая обстановка стала сильно накаляться. Что же касается Людендорфа, то он никому и ничему не позволял сбить себя с пути, который, руководствуясь чувством долга, был полон решимости пройти до конца, и такая его энергичность заставляла фон Гетцендорфа подчиняться.

Однако доброе имя фон Гетцендорфа не должно страдать из-за того, что ему не хватало той народной памяти, которая делает человека героем своего времени, хотя народы Австро-Венгрии и Германии и вспоминают его с большой благодарностью и признательностью.

Под руководством фон Гетцендорфа австро-венгерское Главное командование, несомненно, сочетало в себе богатейшую волю, упорное усердие и высокие военные способности. Ведь правой рукой фон Гетцендорфа был начальник оперативного управления фельдмаршал-лейтенант Мецгер, которого я искренне уважал. Исключительно опытный во всех областях службы в Генеральном штабе, верный долгу, искренний и немногословный, он руководил своим ответственным ведомством с железным усердием и никогда не подводившими его нервами. Верный Германии, своей армии и идее союза между нашими странами, он часто помогал мне устранять возникавшие трения и противоречия. Позднее же Мецгер в полной мере проявил себя как опытный полководец в Италии и на Западном фронте, командуя уже 1-й дивизией.

Заместителем начальника оперативного управления был полковник Сламечка, являвшийся настоящим мастером пера и умудрявшийся безупречно соблюдать столь высоко ценимую в австро-венгерской армии внешнюю форму со всеми ее изящными и красивыми оборотами. Он отлично умел излагать на бумаге мысли других людей. Однако в остальном Сламечка вряд ли смог бы особенно выделиться среди других сотрудников, если бы, отвечая на имевшиеся в посланиях от германского Верховного командования колкости, не умел вставлять с граничащим с искусством изяществом такие обороты, которые при соблюдении внешних приличий звучали как ядовитые. Я неоднократно с удивлением наблюдал, как он разбавлял звучавшие чисто по-деловому слова фон Гетцендорфа краткими замечаниями, указывавшими на прискорбные последствия подобных колкостей.

Личным адъютантом фон Гетцендорфа был полковник Кундман, являвшийся человеком умным, сообразительным и целеустремленным, но беспринципным. Что побудило его уйти от фон Гетцендорфа и перебраться на новое место, мне не известно. Лично я всегда с ним очень хорошо ладил и находил у него большую поддержку при выполнении своих обязанностей.

Особо следует выделить начальника разведывательного управления полковника Оскара фон Хранилович-Шветассина. Его острый ум, обходительная манера поведения и живой темперамент помогли ему занять весьма ответственный пост. Однако мне не совсем понятно, являлись ли его взгляды, излагаемые в подкупающей форме и с большим красноречием, всегда строго объективными и опиравшимися на реальные данные. Во всяком случае, он, несомненно, ошибался в оценке польского вопроса. В результате его оптимистические описания ситуации в значительной степени поспособствовали тому, что Центральные державы поверили в готовность поляков активно участвовать в борьбе с Россией.

О других офицерах австро-венгерского Главного командования мне особо сказать нечего. Я просто хочу с благодарностью отметить, что они доверяли моим людям и мне лично, проявляли открытость, товарищеский подход и облегчали нам работу. Это особенно было характерно для полковников Пфлуга, фон Броша и Ронге, а также для подполковников Бузеля и Шнеллера, майоров фон Глейзе, фон Лауэра и фон Балваньи.

Благодаря многолетней совместной работе офицеры Главного командования, в частности оперативного управления, были хорошо знакомы друг с другом и в целом полностью преданы фон Гетцендорфу. Разногласия среди них возникали редко. Причем фон Гетцендорфа все без исключения настолько уважали и признавали, что его главенствующее положение становилось очевидным само собой. Критиковать его осмеливались только младшие офицеры, да и то весьма редко.

В силу своей деятельности мне приходилось защищать австро-венгерское Главное командование от всех обвинений, касавшихся его способностей, а также содержавших сомнения в его честности и беззаветной работе. Вместе с тем я должен признать, что отношения Главного командования с фронтом были слишком натянутыми и что к явным неудачникам в нем относились со спокойствием, граничащим с фатализмом. Кроме того, следует отметить, что в общении с фронтовыми командирами до них не всегда доводилась серьезность складывавшейся ситуации. Причем проблемы крылись не в недостатке интеллекта, а только в отсутствии соответствующей воли. Но такой недостаток в той или иной степени был характерен для всей австро-венгерской армии.

При подготовке офицеров упор делался на теоретические знания и привитие соответствующих умений, а вот воспитанием у них волевых качеств пренебрегали. Из них выковывали скорее верных долгу подчиненных, а не приученных к самостоятельности и осознающих свою силу начальников. Офицеров систематически приучали к зависимости от вышестоящих инстанций, вкладывая в них неспособность к принятию самостоятельных решений. В Генеральном штабе тоже все определяли знания. Его сотрудники превосходно владели формами управления войсками и отдачи приказаний, но недостаточно хорошо знали инструменты, с помощью которых эти знания следовало претворять в жизнь.

В мирное время эти недостатки не проявлялись. Их выявила только война. На фронте отсутствовали самостоятельные командиры, а штабы зачастую принимали решения и отдавали приказы, не соответствовавшие возможностям войск.

Конечно, на фронте командные инстанции быстро начали перенимать боевой опыт противника, особенно русских, но уже привитое отвращение к самостоятельным действиям только укреплялось. При этом Главное командование оставалось вещью в себе и продолжало упускать из виду несоответствие между желанием и существовавшими возможностями. Только этим и можно объяснить результаты различных операций, которые, будучи блестяще задуманными, потерпели неудачу из-за неправильной оценки имевшихся боевых средств.

В первые месяцы войны австро-венгерское Главное командование своими приказами в значительной степени вмешивалось в управление боевыми действиями на фронте. Позже это переросло в свою противоположность и в целом Генштаб стал проводить в этом плане правильную политику, согласно которой командир на переднем крае должен был обладать необходимой свободой действий. Причем такая точка зрения начала торжествовать и тогда, когда командование на фронте действовало неправильно.

Следствием этого стало то, что явно неуклюжие действия не пресекались достаточно быстро, а командиры на передовой не чувствовали себя в достаточной степени ответственными перед Главным командованием. После неудачно проведенных операций впоследствии, конечно, соответствующие донесения затребовались, но решительные меры сразу принимались крайне редко. Более того, неоднократно случалось так, что подпадавшие под наказание командиры имели возможность оправдаться и потребовать их повторного назначения на передовую.

В отличие от этого в германской армии положение о персональной ответственности командиров всех степеней соблюдалось гораздо строже. И такое, несомненно, являлось более правильным, хотя в отдельных случаях страдали и невинные люди.

Помимо фон Гетцендорфа