на большую глубину, тогда как немецкое Верховное командование ограничивало радиус предполагаемых действий, давая тем самым даже повод для обвинения себя в нерешительности. В результате некоторые рассчитанные на большие расстояния планы фон Гетцендорфа так и не вышли за рамки ограниченного пространства, и его гениальные замыслы разбились о суровую действительность.

К тому же фон Гетцендорф не в должной мере следил за быстрым развитием боевой техники и за влиянием, какое она оказывала на принятие решений. При этом наибольшее развитие она получила на Западном фронте. Русские же в данном отношении поначалу отставали, а итальянцы, несмотря на все свое техническое оснащение, были плохими солдатами. Причем фон Гетцендорф чувствовал ситуацию на Западном фронте довольно слабо, поскольку оценивал ее лишь на основе получаемых донесений. А это приводило к тому, что порой фон Гетцендорф рассчитывал на боевые возможности тех частей, какие, по его мнению, могли уцелеть.

На передовой же фон Гетцендорф бывал редко и по большей части недолго, лишь для выступления перед солдатами и командирами накануне решающих сражений. А ведь пребывание на передовой давало гораздо больше информации, чем доклады даже самых талантливых людей из состава Главного командования, поскольку рядовые солдаты зачастую могли лучше проинформировать о состоянии войск, положении дел с обеспечением продовольствием и необходимыми материалами, чем это вытекало из наиболее грамотно составленных донесений. Ведь в ходе столь затянувшейся войны отдельные звенья военной машины успели заржаветь. Вот и получалось, что на бумаге они по-прежнему выглядели как блестяще работающие механизмы, тогда как на самом деле эти механизмы работали уже со сбоями или вообще перестали функционировать.

Однако если не предусмотреть все до мелочей, то из-за какой-то упущенной мелочи самый лучший замысел предстоящей операции может потерпеть неудачу. К тому же всегда и везде существуют инстанции, которые ради собственной славы обходят истину стороной, имея четкое представление о том, какое мнение по запросу высшего командования «наверху» желательно или нет. На запросы на бумаге получают только ответы на бумаге. А ведь известно, что истинную картину создает лишь свой собственный взгляд.

Центральные державы сражались на многих фронтах. И каждый командующий фронтом настаивал на своей правоте, постепенно убеждая себя в его исключительности и особой важности. Однако обеспечение баланса между ними как раз и является задачей начальника Генерального штаба. Только он мог правильно распределить силы для обеспечения надежной обороны в одном месте и для нанесения максимально эффективного удара в другом. И если он ошибался, то тогда наступление или оборона проваливались.

Между тем фон Гетцендорф ненавидел Италию и поэтому в глубине души был озабочен борьбой именно с данным врагом, теряя при этом трезвый рассудок. Его предупредили о готовящемся наступлении Брусилова, но он сосредоточился на боевых действиях при Азиаго. Конечно, каждый полководец может и должен на что-то отваживаться и даже рисковать. Но и у смелости есть свои пределы, особенно когда приходится рассчитывать шаги не на дни, а на недели. При этом риск при проведении операции под Танненбергом[63] был оправдан, а под Азиаго – нет.

Взаимоотношения фон Гетцендорфа с германским Верховным командованием во многом зависели от вопроса, кому будет передано командование союзными войсками.

Столкнувшись лицом к лицу с предательством Италии, обе империи должны были осознать, насколько трудной оказалась поставленная перед ними судьбой задача и что решить ее можно только путем введения жесточайшего единообразия военных, политических и экономических мер. Однако в этом направлении долгое время ничего не происходило.

В Германской империи к началу войны люди, обладавшие ярко выраженными командными качествами, на руководящих должностях не находились. Так, начальником Генерального штаба, вероятно благодаря своей принадлежности к известной военной династии, оказался фон Мольтке. Возглавляя армейское руководство, он хорошо осознавал, что это бремя ему не по плечу, в победу не верил и не стремился к ней с той горячностью, непоколебимостью и безрассудством, которые способны преодолеть все препятствия материального и личностного характера. Порывы по выдвижению себя на первый план были ему чужды, и ничто не побуждало его к распространению круга своих обязанностей на союзника. Поэтому он и не стремился одобрить идею единого командования союзными вооруженными силами.

Конечно, фон Мольтке нельзя упрекать за то, что его назначили на должность, не соответствующую его возможностям и личным качествам. К тому же его послушание было сильнее присущей ему скромности. Осознание же серьезности ситуации и его солдатское чувство долга позволили ему своевременно уступить дорогу более сильному, опытному и волевому человеку, что оправдывает его перед лицом истории.

Начальник оперативного отдела Верховного командования полковник Таппен тоже не был тем человеком, который мог бы помочь вести большую войну в действительно крупных масштабах.

В таких условиях принятие на себя Германией верховного командования в операциях обеих союзных армий было исключено. К сожалению, исключалась также и добровольная передача ей руководства боевыми действиями союзников.

Что же касается фон Гетцендорфа, то он был слишком хорошим солдатом, чтобы не понимать, что обязательным условием успеха является единоначалие. Поэтому военные соображения не могли его останавливать. К тому же очень скоро широкие круги командного состава в австро-венгерской армии стали высказываться за передачу единого командования Германии. Тем не менее он неоднократно заявлял о своем неприятии этого, ссылаясь на вопросы, связанные с «престижем» Австро-Венгрии, и на опасность неблагоприятного воздействия такого шага на славянские народы. Однако подобные утверждения годились в лучшем случае только для самого первого периода войны, но позже они были абсолютно неверными.

Ведь «престиж» Австро-Венгрии пострадал после падения Пшемысля и вновь поднялся после битвы при Горлице. Он зависел только от победы, и никто особо не задавался вопросом, кто именно эту победу обеспечил. Ненадежным же элементам в войсках вопросы первенства в командовании, в конечном счете, были вообще безразличны, поскольку положение на фронте определяли не они, а переброска резервных формирований в тыл действующей армии. Поэтому глупо предполагать, что такой умный человек, как фон Гетцендорф, в этих вопросах ошибался. Таким образом, объяснение его неприятия передачи верховного командования Германии кроется только в личных причинах. Ведь видеть себя ограниченным в своих силах, конечно, нелегко. Кроме того, решению данного вопроса препятствовали также порой грубые и непривлекательные для австрийцев манеры немцев. Тем не менее остается только сожалеть, что фон Гетцендорф не пошел на уступки раньше. Он уступил, в конце концов, столкнувшись с энергией, которая была сильнее, чем его собственная, и в результате достойная уважения решимость великого человека вылилась в вынужденное гневное одобрение.

Из вышесказанного нетрудно понять, как складывались у фон Гетцендорфа отношения с германским Верховным командованием – мягкая и благородно