Фон Штрауссенбург сообщил мне о поставленной перед ним задаче, как и о том, что исполнять ее в полном объеме он не собирается. При этом генерал заявил о необходимости скорейшего заключения мира, подчеркнув, что австровенгерские вооруженные силы вряд ли переживут следующую зиму. На встрече же двух кайзеров фон Штрауссенбург не стал изображать положение своей армии в таких черных красках, как того хотел его император.

Позднее я узнал, что перед графом Чернином была поставлена аналогичная задача и что он выполнил ее в полном объеме, охарактеризовав сложившееся положение в самых мрачных тонах. При этом он предложил Германии передать Эльзас и Лотарингию Франции, отметив, что со своей стороны в качестве компенсации понесенных немцами потерь Австро-Венгрия откажется от присоединения к Польше Галиции и не станет возражать против поглощения ее Германской империей. Однако о мирных переговорах принца Сикста Бурбон-Пармского не было сказано ни слова. Также осталось и полностью непонятным, выказала ли Франция заинтересованность на сделанные ей предложения или нет.

Между тем без определения конкретного пути достижения мира весной 1917 года не было причин надеяться на то, что Антанта откликнется на новые наши предложения. Поэтому от намеченного ранее плана пришлось отказаться. Когда же император Вильгельм 11 задал вопрос, не слишком ли граф Чернин сгустил краски при изложении создавшегося положения, то кайзер Карл I ответил: «Граф Чернин всегда преувеличивает».

Позднее Германию стали часто упрекать в том, что, несмотря на постоянные предупреждения союзников о своем критическом положении, она не оценивала его как угрожающее. Однако такое не соответствует действительности. Австрийцы так часто сетовали на свою слабость, делая одновременно все, чтобы им перестали доверять, что в Германии к ним стали относиться с подозрением. Они сами были виноваты в создании мнения о том, что их жалобам не следует придавать слишком большого значения. К тому же эти сетования становились особенно настойчивыми, когда австрийцам в какой-либо области, будь то на фронте или в тылу, требовалась немецкая помощь. При этом высказываемая ими не столь часто, но более энергично озабоченность по тому или иному вопросу, несомненно, производила нужное австрийцам впечатление.

В этом отношении описанный выше ход встречи императоров в Гамбурге являлся типичным. Сначала было дано указание изобразить все в самом черном цвете, а затем последовало холодно брошенное пренебрежительное замечание о том, что граф Чернин всегда перебарщивает. А ведь следовало понимать, что таким образом в лучшем случае можно произвести лишь плохое впечатление, но никак не убедить. К тому же так и остался открытым вопрос о том, почему в Гамбурге австрийцы умолчали о возможности достижения договоренностей с Францией.

Вскоре после этого состоялся визит в штаб-квартиру австро-венгерских вооруженных сил фельдмаршала фон Гинденбурга и его превосходительства Людендорфа, которых встретили весьма дружественно и торжественно. Между тем о том, что кайзер Карл I в душе относился к ним негативно, я тогда еще не знал. Зато сегодня в этом у меня нет никаких сомнений. Его всегда тяготили обладавшие самостоятельностью, верные своим убеждениям и долгу, а также прямые в суждениях люди.

Незадолго до отъезда немецких полководцев граф Чернин пригласил их на обед, который состоялся в императорском дворце Хетцендорф. Мы вели оживленную беседу, когда графа Чернина пригласили к телефону, а через некоторое время он вернулся заметно растерянным. Дело заключалось в том, что император Карл I подписал указ об амнистии лиц, совершивших политические преступления, в том числе и осужденных чешских лидеров.

Все были буквально ошеломлены этим известием и долго ломали голову над тем, кто же надоумил кайзера принять такое решение. Среди прочих назывались Эрнст Зайдлер фон Фойхтенегг и глава канцелярии императора граф Антон фон Польцер-Ходиц. Однако выяснить, кто это был, так и не удалось.

Издание указа об амнистии принесло много несчастий, так как враждебные монархии чешские элементы получили назад своих вождей. Амнистия пошатнула авторитет государства и подорвала дисциплину в войсках. Она явилась ошеломляющим свидетельством политической недальновидности властей и недостаточного знания ими положения в стране, мгновенно лишила симпатий народа к своему императору, которые он, будучи престолонаследником, снискал на полях сражений в Италии.

Когда же осенью того же года, пребывая на Тирольском фронте после предательства ряда австро-венгерских офицеров в Карцано[65], когда перебежчики привели итальянских солдат на позиции австрийских войск, кайзер задал вопрос о том, каким образом предатели мыслят свое возвращение на родину, то получил следующий ответ: «Они убеждены, что ваше величество их амнистирует». И такое явилось реальным отражением настроения, царившего в армии.

До той поры идейные вдохновители амнистии так и оставались неизвестными. Его превосходительство барон фон Мартерер был уже мертв, а граф Антон фон Польцер-Ходиц категорически отрицал свою причастность к этому шагу. Эрнст Зайдлер фон Фойхтенегг же предпочитал отмалчиваться. При этом о том, что граф Чернин и генерал Арц фон Штрауссенбург о готовящейся амнистии ничего не знали, было известно точно.

Позднее в беседе со мной по поводу амнистии император Карл I заявил, что основания для осуждения чешских лидеров оппозиции были настолько шаткими, что ревизия по делу однозначно привела бы к их оправданию. Поэтому, чтобы не создавать мучеников, он и решился на объявление амнистии. По его словам, вскоре о процессе должны были забыть, а чехи так и остаться навечно благодарными подданными. Однако как раз в то время, когда император произносил эти слова, Крамарж прибыл в Прагу, где его встретили как «короля». В результате путь к Сен-Жерменскому договору[66] для чехов был открыт, и они в конечном счете оказались победителями.

Лично у меня по поводу объявления кайзером амнистии нет других объяснений, кроме того, что он просто дал уговорить себя пойти на такой шаг, купившись на слова о вечной благодарности потомков и им подобные. Ведь Карл 1 любил встречаться без разбору с разными людьми, не ставя об этом в известность своих министров. В таких условиях, да обладая к тому же мягким характером, он легко соглашался на предлагавшиеся ему решения проблем, если они не требовали силовых методов и преподносились как высокоморальные. После этого должностным лицам не оставалось ничего другого, как восхищаться столь «великодушным» его решением, а духовенству – превозносить всеобъемлющую любовь императора к ближнему.

Со временем кайзер Карл I изменил свое отношение к проведенной им амнистии. Ведь полный отказ от повиновения 19-й дивизии во время наступления Керенского в июле 1917 года выглядел насмешкой над проявленным императором жестом доброй воли.