Зигфрид, погибнут в бою [688]. Тракененские лошади проявляют себя как особенно выносливые, и на пятый год войны некоторые из них служат в армии более 20 лет[689]. Почти восьмилетний Зигфрид живет значительно дольше, чем большинство его сородичей, ведь в среднем лошадь на стороне Германии может протянуть лишь четыре года, пока пули, болезни или холод не унесут ее. Таким образом, они держатся дольше, чем большинство двигателей; автомобили в среднем уже через год из-за износа испускают дух, под конец они служат немногим больше двух месяцев [690]. Историк Райнхарт Козеллек, который, будучи солдатом вермахта, пережил смерть тысяч лошадей, через 60 лет опишет дилемму войны следующими словами: «С лошадьми нельзя было выиграть войну, а без лошадей – и подавно»[691].

Германия – страна лошадей

Один, без седла стоит он здесь, всадника нигде поблизости не видно. Оттопырив хвост, он немного надменно смотрит на двор. Окруженный каменными стенами и остатками развалин, его устремленный вдаль взгляд останавливается на противоположной стене дома. Отлитый из бронзы, неестественно большой, этот конь стоит на Шёнфельдштрассе в Мюнхене, в парадном дворе бывшего военного министерства, на белом пьедестале из базальта [692]. «В память о немецкой кавалерии» – гласит надпись на обратной стороне пьедестала, впереди выгравированы годы «1870–1945».

Памятник создал скульптор Бернхард Блекер по заказу прежних союзов кавалерии [693]. 100 000 марок на его сооружение заплатили созданный специально Союз по воздвижению памятника павшим воинам кавалерийских полков и Свободное государство Бавария [694]. Лошади – центральная тема в произведениях Блекера [695]. Он изготовил несколько эскизов памятника и всякий раз переделывал их. То конь был оседлан, то рядом с ним лежала стальная каска солдата вермахта, то к пьедесталу были приделаны ручки, отчего казалось, что животное стоит на огромном гробу [696]. Позже Блекер будет утверждать, что он хотел создать памятник для того «неизвестного коня кавалерии», который воплощал бы собой всех лошадей, чью смерть он видел солдатом в Первой мировой войне. Однако, в сущности, речь идет о тех, кого нельзя увидеть. И не только о лошадях.

То, что скульптура получилась простой и лишена военных атрибутов, неслучайно. В молодой федеративной республике любой военный пафос неуместен. Тем не менее 29 мая 1960 года, в день торжественного открытия памятника, над площадью все еще лежит коричневая тень. Блекер, создатель памятника, еще в 1932-м вступил в ряды НСДАП и к тому же находился в «списке одаренных от Бога», в который в 1944 году Геббельс и Гитлер вносили полезных для режима художников и ввиду особо ценной работы освобождали от воинской службы [697]. Теперь, через 15 лет после окончания войны, Блекер давно классифицирован как попутчик[698] и уже несколько лет является членом Мюнхенской академии изящных искусств. Торжественную речь по случаю открытия скульптуры произносит Дитрих фон Заукен, бывший генерал вермахта, вернувшийся из советского плена на родину лишь в 1955 году с последними 10 000 военнослужащих. В своей хвалебной речи он вспоминает о «коне немецкого солдата», который служил «кротко, послушно и стойко до последнего вздоха», и подчеркивает «духовное содержание» кавалерии [699]. Но, вероятно, фон Заукен подразумевал и всех остальных солдат вермахта. Создавая памятник, посвященный немецким кавалеристам со времен франко-прусской войны 1870–1871 года, можно вспомнить заодно и павших сослуживцев вермахта. Памятник коню как фиговый листок реакционеров.

До конца избавиться от роли военного символа лошади не удается. При этом памятник, который вообразил себе писатель Элиас Канетти, описывает намного точнее противоречивое отношение человека и лошади: «Лучшим памятником человеку была бы лошадь, сбросившая его из седла»[700].

Если не считать бронзового коня Блекера и нескольких других памятников, не так уже много сейчас напоминает о боевых конях прошлого. Но их потомки и сегодня продолжают служить в армии. В Бад-Райхенхале расположен 230-й учебно-тренировочный центр для горно-вьючных животных бундесвера, готовящий к войне вьючных животных и животных, пригодных для верховой езды. Там, где местность непроходима для транспортных средств или климат слишком экстремальный, используются преимущественно мулы, способные тащить грузы весом до 160 килограммов даже на высоте выше 5000 метров. С 2002 по 2004 год с их помощью бундесвер снабжал караульные посты в Косово вдоль границы с Северной Македонией. В 2009 году он опробовал также использование ослов как вьючных животных в высокогорье афганской провинции Бадахшан. В качестве верховых лошадей для разведки, как и во Вторую мировую войну, продолжают использовать выносливых хафлингеров [701].

Несмотря на это, лошадь все еще влачит жалкое существование. С полей сражений она и ее сородичи в значительной мере исчезли. Из нашей повседневной жизни лошадь давно перекочевала на сцену конного спорта и полки с журналами, где она коротает жизнь в качестве дорогого хобби. Осталась разве что аббревиатура для обозначения мощности двигателя. Лошадиные силы, л. с. – две буквы как отголосок прежнего мускула войны.

Между тем эмоционально мы все еще связаны с лошадьми, что в последний раз проявилось весной 2013 года: в супермаркетах некоторых европейских стран продавались продукты из якобы говядины, которые в действительности по большей части состояли из конины. Вопли возмущения раздавались по всей стране. «Конина в наших тарелках! – пишет Bild 14 февраля 2013 года и вслед за тем вопрошает: – Что же опасного в конском мясе?» То, что в соусах для макарон и замороженной лазанье также содержится фенилбутазон, медикамент из конного спорта, даже в серьезных СМИ – скорее второстепенный вопрос [702]. «Отсутствие описания, то есть обман потребителя, – это настоящий скандал», – напишут неделю спустя в Zeit [703].

Причины того, что до сих пор за конским мясом тянется дурная слава, сложные. С одной стороны, раньше его считали едой бедняков, и усвояемость конины часто ставилась под сомнение. С другой стороны, лошадь никогда не была чистым поставщиком мяса: из-за большой потребности в корме это обходилось слишком дорого [704]. Правда, еще в конце 50-х годов в Германии было произведено около 20 000 тонн конины. Но чем больше времени проходило после окончания войны и чем больше росло благосостояние населения, тем сильнее становилось традиционное отторжение конины, вызвавшее такое возмущение у немецкой общественности в 2013 году [705]. Однако за этим скрывается не «истерика маленькой девочки», а исторический опыт, пишет Welt: «Ни у кого отвращение к конине не проявляется так сильно, как у поколения, которое пережило Вторую мировую войну и послевоенные годы»