– Славка, я тоже уйду, потом, – шепчет девочка в самое ухо.

Единорогу щекотно. Он фыркает и поводит головой.

Волосы девочки лежат на спине единорога. Он мог бы стоять так и дальше – долго, он мог бы даже покатать ее. Но она не хочет сейчас идти с ним. Она гладит его по шерсти – и отпускает.

– Прощай, Славка. Ты будешь к нам приходить? Если нет, я сама приду. Я найду тебя.

Единорог кивает. Девочка-птица еще раз крепко обнимает его и разжимает руки. Зверь поворачивается и уходит в чащу.

Юлька медленно брела по дорожке из леса. Слеза катилась по щеке. Куртку Юлька так и не застегнула, не чувствуя холода.

Славка ушел, не выдержал одиночества. Нет больше Славки. Есть волшебное существо – единорог. Возможно, они будут видеться, может быть, даже часто, если он примет ее как феникса.

Но это будет уже не так.

«Почему мы становимся другими?» – думала Юлька.

Этот лес зачаровал их всех. Поглотил так же, как поглотил развалины интерната. Нет больше «Зеленого угла». А что впереди?

Навстречу Юльке вышел человек. Вскоре она поняла, что это Славкина бабушка. Женщина шла медленно, ей тяжело было переступать через коряги. Юлька приблизилась.

– Он ушел от нас, – еле сдерживая рыдания, сказала она.

Бабушка раскрыла объятия и прижала Юльку к себе. Та уткнулась щекой в мягкую бабушкину шаль. «Как шерсть единорога», – подумала Юлька, тихо всхлипывая.

– Не плачь, птичка, – сказала бабушка, гладя Юльку по голове шершавой после множества стирок рукой. – Он маялся здесь, как неприкаянный. Места не находил. Лучше уж так.

Юлька не сразу поняла, что баба Люба говорит не про последние Славкины дни, когда он уже превращался в единорога, а про предыдущую жизнь в интернате. И в самом деле, Славка всегда хотел чего-то, чего не мог достичь. Как и сама Юлька. Может быть, поэтому он когда-то понравился ей, а вовсе не потому, что казался интереснее других. Просто она чувствовала родственную душу и, как оказалось, не ошиблась.

«Я тоже уйду, – снова подумала Юлька. – Я уйду от них. От всех. Где-то в другом месте я буду нужнее».

– Пойдем в дом, птичка, – вздохнула баба Люба.

И они обе направились обратно.

Юлька с бабушкой были уже во дворе дома, когда в небе над ними возник орлан, сделал круг, снизился. Удар о землю – и комиссар стоит перед ними.

Две женщины – старая и юная – молчат и смотрят на его.

– Славка? – понял Антон. – Уже?

Юлька кивнула.

– Не плачьте. Идите домой. Я прослежу, чтобы на нашем острове его больше никто не обидел.

Антон входит в трансформацию и поднимается ввысь. Через мгновение его уже не видно.

Аня

– Один из техно, которые здесь работали, – наш с Руби родной папа, и серые только что увели и его, и остальных! – сообщила я Нике как можно спокойнее, хотя мне хотелось кричать, кататься по земле – все что угодно.

– Как… – захлопала глазами Ника.

– Как-как! Ты же сама говорила, что серые – против!

Ника кивнула:

– Против. Но так поступать – это… Да кто они такие! – Ника швырнула коробку на землю. – Распустились! Я немедленно пожалуюсь папе!

– А он уже вернулся? – поинтересовался Руби.

– Да. Я не успела вам сказать: он только что сошел с аквабуса. Идемте! Я этого так не оставлю! И отец этого так не оставит. Да их под суд за это надо! – кипятилась Ника, и мне стало легче. Ну конечно же, гранд на нашей стороне, и он не допустит несправедливости. – Но снаряжение мы с собой возьмем. Не зря же я его тащила!

Ника уселась на корточки и в два счета распотрошила коробку.

– Разбирайте. Тебе – веревка, тебе – вторая, мешочек какой-то тоже тебе, держи!

– Это магнезия, чтоб руки не скользили, – объяснил Руби.

– Скажите какие нежности! А мы прям так! – фыркнула Ника. – А это что? – Она потрясла прозрачным пакетом, внутри которого загремели пластиковые штучки с дырочками.

– Зацепки. Их прибиваешь к вертикальной поверхности, цепляешься и поднимаешься, – ответил Руби.

– Зачем? – не поняла Ника. – На скале всегда есть за что уцепиться.

– Ну набор же тренировочный, – пожал плечами братец.

– Ясно. Тогда их не берем – меньше тащить. О, да тут, оказывается, рюкзак есть! Если б я знала!

Ника выдернула со дна синюю продолговатую сумку с двумя ручками-лямками.

– Сюда все не влезет. Там должен быть еще мешок для герметичной упаковки.

Руби присел рядом и принялся рыться в коробке. Через некоторое время он извлек серый мешок на молнии.

– Вот и он. Скальные туфли только одни, жалко.

Мы разделили содержимое на две кучи. Руби употреблял много незнакомых слов: «страховочные петли», «карабины», «развески». Дома мы лазили по скалодрому, но снаряжения почти не было. И уж точно никто не знал, как все это называется. Сумку Руби нацепил мне на спину, как рюкзак, а себе оставил мешок. Нику мы нагружать не стали – она летает все-таки, – но красный шлем на голову она с радостью нацепила. Закинув пустую коробку в домик, чтоб не бросалась в глаза, мы бегом устремились к серпантину.

– Так быстрее. Зачем теперь прятаться? Это серые должны бояться, а не мы! – уверенно заявила Ника.

Спускаться по извивающейся лентой дороге оказалось гораздо легче, чем подниматься. Ноги сами несли нас вниз. На бегу я быстро-быстро рассказывала Руби про папу. Братец шел передо мной, говорить приходилось ему в затылок, и выражения его лица я не видела. Но, судя по тому, что ни разу не перебил, ему было по крайней мере интересно. Ника летела над нами и не мешала. Когда история достигла момента появления искина, я специально не стала называть его по имени – хотелось узнать, как скоро Руби догадается. Братец понял довольно быстро, как только речь зашла о работе в суде. Он встал как вкопанный и резко обернулся. Я не успела затормозить и налетела на него.

– Так, значит, – взволнованно заговорил Руби, – наши отцы – не чужие! Они были знакомы, они – друзья! Ты понимаешь, что это значит?!

Я даже онемела. Вот болван! Потом пришла в себя и набросилась на него с кулаками:

– Ты что?! Ничего так и не понял?! У нас один папа. Один! А Итан – робот! И наш папа его сделал!