– Вернитесь в машину.

– Что вы сказали?

– Я прошу вас вернуться в машину.

Если бы она просто повторила приказание, без этого самого«прошу», он ни за что бы не вернулся. Но она совершенно отчетливо сказала«прошу», он помедлил – и сел на свое место.

Ливрейный наблюдал за его перемещениями с некоторымудивлением.

– Вот что, – сказала Хелен, не глядя на него, как только онзахлопнул дверцу, и шум улицы сразу отдалился, оставив их наедине. – Ты долженпообещать мне, что никому не расскажешь… про Димку. Никому, слышишь?

– Опять двадцать пять! – Она так его раздражала, что он немог на нее смотреть. Жесткой ладонью он стряхивал какую-то пыль с приборнойпанели лимузина и в зеркало заднего вида не взглянул ни разу. – Я вам обещаю,Елена Николавна, что никто и никогда, даже под страхом смертной казни, невыпытает у меня вашей страшной тайны. Не волнуйтесь.

– Если кто-нибудь… если он узнает, меня выгонят с работы, ау меня мама и ребенок маленький.

– Кто… он, Елена Николавна?

– Никас, – тихо и твердо сказала Хелен. – Когда он брал меняна работу, десять раз спросил, нет ли у меня детей, и даже взял расписку, что,пока я на него работаю, никаких детей у меня не будет.

– Зачем?!

Теперь Владик смотрел на нее во все глаза. Она вяло пожалаплечами.

– Ну, он говорит, что терпеть не может детей и беременныхбаб тоже. Он говорит, что дети – это гадость, и баба, у которой они есть, неработник. Что баба тогда все время думает о том, что ей нужно кормить детей,бежать домой, и что… вообще женщина, у которой дети, – не человек, а скотина ив голове у нее только одни пеленки, постирушки и какашки.

– Что у нее в голове?!

Хелен опять вяло пожала плечами.

Владик непочтительно фыркнул и покрутил головой.

– Постойте, то есть вы хотите сказать, что по доброй волеподписали бумагу, в которой говорится, что детей у вас нет и не будет, потомучто это не нравится Никасу?!

– А что тут такого?!

– Как что?! А если, ну, я не знаю, вы замуж вышли и у васребеночек получился, что тогда делать?

– Я не могу выйти замуж. Об этом в расписке тоже говорится.Если я выхожу замуж, меня выгоняют с работы в двадцать четыре часа и последнююзарплату удерживают. Я должна сначала уволиться, а потом выходить замуж ирожать детей.

– Да это анекдот какой-то! Так не бывает!

– Бывает. Помните, группу «Ну-ну»?

– Смутно, – честно признался Владик Щербатов.

– Вот у них продюсер тоже требовал, чтобы они не женились!Там пели четыре мальчишки, и продюсер считал, что у холостых больше поклонниц.Хочешь жениться – уходи из группы. А группа на всю страну гремела, денежки ониполучали хорошие, славы было много, куда же уходить-то?

– Так у них хоть славы было много, а у вас что?!

– А у меня зарплата, – жестко сказала Хелен, – которая вмоем родном городе никому и не снилась! И Димку я летом в Турцию отправлю смамой. Загорать и в море купаться. И в школу хорошую отдам. И преподавателянайду по английскому языку. И книжек куплю самых лучших. И самой лучшей еды. –Она перечисляла, будто заклинание творила. – И когда-нибудь я накоплю наквартиру и уйду с этой поганой работы. И тогда мы с Димкой поедем на рыбалку, ия научу его ставить донки!..

Владик Щербатов, если бы не сидел в кресле, не упиралсяладонью в щиток, непременно упал бы замертво – от изумления.

Он не знал, что сказать, и поэтому сказал первое, что пришлов голову:

– Вы… рыбалку любите?

– Люблю.

– И я люблю.

– Хорошо.

Они помолчали. Ливрейный, устав стоять возле лимузина,отошел и занял позицию возле высоченных дверей, сиявших на солнце начищеннымимедными ручками.

Откуда оно вдруг взялось, балтийское тусклое осеннее солнце?Непонятно. Но оно вылезло откуда-то и теперь сияло в вымытых окнах, вполированных боках машин, в золоте исаакиевского купола.

– И спасибо за помощь. Никто мне не помог, а вы моментальновсе устроили.

Владик пожал плечами.

– Нет-нет, на самом деле!.. Вы же не обязаны, тем более чтомы с вами все время ссоримся.

Владик опять пожал плечами. Он не знал, как разговаривать сэтой Хелен, которая мечтала поехать с сыном ставить донки и называла своюработу поганой!..

– И телефон у мамы не работает! Что с ним могло случиться?Утром я уезжала, все работало!

– Дмитрий Евгеньевич просил ему в пять позвонить. Выпозвоните, и все узнаете. А пока вам все равно никто ничего не скажет.

– Это верно, – печально согласилась Хелен. – Только стелефоном как-то спокойней.

Они помолчали.

– И этот наш сейчас прилетит!.. – с сердцем добавила Хелен.– Пойдемте, Владислав, посмотрим ботфорты, что ли!..

Владику не хотелось выходить из машины. Он знал совершенноточно – как только они войдут в сверкающие двери, как только их приметвестибюль знаменитой гостиницы, выдержанный во вкусе начала прошлого века, кактолько улыбчивые портье в строгих формах «вручат» им ключи от номеров, вернетсявсе ненавистное: ругань, тяжелое бешенство, унизительные разговоры и желаниеповеситься немедленно, прямо в скверике напротив Исаакиевского собора!..

Чтобы немножко продлить это состояние, в котором они с Хеленбыли заодно, по одну сторону баррикад, и в котором она показалась ему обычнойженщиной, даже довольно симпатичной, он сказал с некоторой натужной веселостью:

– Да! С вас десять баксов, Елена Николавна!

– А?!

– Десять баксов с вас, – повторил Владик ухарским тоном. –За непарламентские выражения!

– За… какие выражения?!

– А вот за «поганую работу»! Гоните денежки!

Если бы час назад, когда он скучал в зале ожидания Пулкова,кто-нибудь сказал ему, что он окажется посвященным в страшную директрисинутайну, станет требовать десять баксов и даже как бы заигрывать с ней, делаяпальцами «козу», он, пожалуй, от души хохотал бы до самого вечера.

Так не бывает.

Владик Щербатов всегда точно знал, что бывает, а чего небывает и быть не может. Его, Владика Щербатова, на мякине не проведешь!..

Хелен некоторое время посидела молча, словно прикидывая, какпоступить.