— В составе польской делегации, которая прибыла в Алгарве,есть пани Илона Томашевская, — сказал Дронго, внимательно глядя на своегособеседника. — Вам знакома эта женщина?

Фармер не удивился. Не отвел глаза. Он просто ответил:

— Да. Мы с ней встречались лет двадцать назад. Но с тех поря ее не видел.

— Тогда из-за вас она потеряла своего ребенка и былавынуждена вернуться домой в Польшу. Чтобы подтвердить свою лояльность режиму,она пошла работать в полицию.

— Это она вам рассказала? — Никакого интереса. Фармероставался холоден и спокоен, как всегда.

— Нет. Об этом мы узнали из своих источников. Сейчас яобъясню откуда.

— Валяйте. Только не понимаю, при чем тут Илона Томашевская?

— Вы кому-нибудь рассказывали о ней?

— Конечно, никому. Это мое личное дело. Может быть, толькоКэтрин помнила об этой истории.

— Вы давно знаете адвоката Карнейро?

— Ваш напарник сказал, что задал последний вопрос. А вызадаете следующие. Это вопрос или утверждение?

— Вы его знаете, — утвердительно кивнул Дронго.Разговаривать с людьми такого масштаба всегда трудно. Эксперт старалсядержаться в рамках вежливости из последних сил. — Теперь я вам расскажу, чтонам удалось узнать. Адвокат Карнейро сумел пронюхать о ваших бывших отношенияхс Томашевской. Опасаясь, что вы согласитесь на предложение русских, уступив ихцене и давлению, он пригласил известного авантюриста и мошенника Шокальского.Тот должен был любым путем помешать вашей договоренности с русскими — дажеблефуя и выставляясь против Мурашенкова, лишь бы сорвать сделку. Однако вымогли не поверить Шокальскому. И Карнейро решил пригласить вместе с ним Илону,чтобы вы поняли, какую грязную игру против вас ведут представители странвосточного блока.

Когда Дронго начал говорить о бизнесе, в глазах Фармеранаконец появилось некое более осмысленное выражение. Равнодушие сменилосьзаинтересованностью.

— Карнейро понимал, что вам не понравится приезд Илоны и выможете предъявить ему свои претензии. Поэтому он вылетел в Париж и пригласилсюда комиссара Брюлея, якобы для защиты вас от возможных домогательствТомашевской. И все для того, чтобы вы не подписывали договор с Мурашенковым иего компанией.

— Очень интересно, — негромко произнес Фармер, — откуда вывсе это узнали? Могу теперь я задать вам вопрос?

— Пани Илона рассказала нам, что их с Шокальским встречал вЛиссабоне представитель неизвестной компании на серебристом «Ауди», — пояснилДронго, — а Шокальского нам удалось заставить признаться, что машина былаприслана адвокатской конторой Алваро Карнейро. Кроме того, поляк рассказал нам,как адвокат вызвал его в Португалию, пообещав заплатить большие деньги.

— У Карнейро всего несколько процентов акций, — скривилсяФармер, — а он уже вообразил, что в силах начать такую сложную игру?

— Мы решили рассказать вам о махинациях Карнейро иШокальского, чтобы вы поняли, почему здесь появилась пани Илона и кто подстроилее приезд.

— Благодарю вас за информацию.

Глаза Фармера снова потухли. Или он был таким же гениальнымактером, как его племянница? Только он играл и блефовал по-крупному. Ему нужнобыло сохранять невозмутимое спокойствие при любых обстоятельствах. И эторавнодушно-невозмутимое выражение уже приросло к его лицу — лицубизнесмена-миллиардера.

Каждый человек имеет после сорока лет то лицо, котороезаслуживает. И избавиться от своего рода маски, заменившей к этому возрастулицо, невозможно.

Комиссар взглянул на Дронго. Разговаривать с Фармером было тактрудно, что им обоим хотелось поскорее уйти.

— И последнее сообщение, — зло сказал Дронго, — вашапокойная супруга подкупила визажистку Кэтрин, чтобы получать от нее информацию.Вы об этом знали?

— Конечно, — Фармер впервые чуть усмехнулся. — Сильвия быларевнивой и взбалмошной. Она никому не верила. Мне постоянно приходилось сниматьв банке наличные деньги, чтобы она платила своим шпионам. У вас есть ещевопросы? Или новые сообщения? Если нет, позвольте вас поблагодарить. У меняскоро обед.

— Приятного аппетита! — не удержался Дронго. Этот старикдействовал ему на нервы.

— До свидания. — Комиссар оказался более терпелив.

Фармер поднялся. На прощание он лишь кивнул обоим, непротягивая руки. Его глаза оставались равнодушными и потухшими.

— Если через несколько лет я стану таким же, можешь меняубить, — милостиво разрешил Брюлей, когда они с Дронго покинули номер Фармера.

— Он либо выживший из ума старик, либо робот, который ничегоне соображает, — зло заметил Дронго.

Они спустились вниз по лестнице. Комиссар уже достал своютрубку, намереваясь направиться в зал для курящих, когда Дронго вдруг спешноповернул к стойке портье и попросил телефонный аппарат. Он набрал номер,послушал в трубку и улыбнулся. Затем еще раз набрал и улыбнулся еще шире.

— Никакой он не робот, — крикнул Дронго, — железный старик!Сделал вид, что ему не интересны наши сообщения, а у самого телефон занят.Думаю, как только мы вышли, он сразу бросился к аппарату.

— Боюсь, что Карнейро не оплатит мне даже мои завтраки, —улыбнулся комиссар.

Чтобы пообедать в спокойной обстановке, они прошли вгриль-ресторан, где днем бывало относительно немноголюдно. Сейчас здесь обедалатолько семья из Швейцарии, расположившаяся в самом центре зала. Отецрассказывал детям какую-то забавную историю. Всем было весело. Даже строгая имолчаливая мама улыбалась, глядя на своих задорно смеющихся детей.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Дронго.

— Неприятная история, — признался комиссар, — с однойстороны — аферист Шокальский, с другой — мошенник Карнейро. Не слишком ли многопроходимцев на одно убийство?

— Они слетелись не на убийство, а на большие деньги, —напомнил Дронго. — Кажется, еще Маркс говорил, что, если обеспечить пятьсотпроцентов прибыли капиталу, он не остановится ни перед какими преступлениями. Уменя такое ощущение, что эти слова актуальны и сегодня.

— Только не надо Маркса! — взмолился Брюлей. — Меня и такобвиняют, что я слишком часто высказываю левые взгляды, хотя я всегда голосовалза республиканцев. Даже подлец Карнейро сказал, что у меня левые взгляды.

— А у меня действительно левые, — отозвался Дронго, — и яникогда этого не стеснялся. Мне кажется, что социальная справедливостьнеобходима не в меньшей мере, чем свобода. Дикая свобода без справедливостипревращается в пародию свободы. А желание обеспечить относительнуюсправедливость без свободы делает из государства казарму. Еще никому не удалосьсочетать свободу и справедливость, хотя — ради справедливости — отмечу, чтоваша страна, комиссар, наиболее приблизилась к этому идеалу. Может быть, толькоскандинавские страны продвинулись чуть дальше.