– Я бы попил водички, – говорю. – Жуть какое все пряное.

– Конечно, Фрэнк, в кухне возьми. Стаканы – во втором буфете.

Кухня у Розы безупречная. Вспоминаю, какой кавардак у нас дома. В основном это Матерь с Берни устраивают, а я, как обычно, убирай. Заглатываю стакан воды, наливаю еще. Умираю как хочу покурить, а потому пробую открыть заднюю дверь. Интересно, что Божок себе думает обо всем этом, сидя в рюкзаке у дивана. Покуда Юджин ногу на него не задрал, все у него будет хорошо.

За домом усаживаюсь у низкого столика и прикуриваю. День теплый, и от желтых цветов у стены исходит мощный такой сладкий запах. Ничего себе у Розы садик – все тянется и тянется, а кругом деревья.

Окно ванной открыто, оттуда еще доносится плеск, но я тут один, и слушать его не так неловко. И вдруг миссис Э-Би принимается петь. Какая-то старая корейская баллада, наверное, – жуть какая однообразная. Но петь ей явно нравится, что да, то да.

Вдруг начинается вой. Что за херня? Миссис Э-Би прерывает песню, и вой тоже прекращается. Она плещется себе дальше, потом опять запевает, и опять ей подтягивает придушенный вой. Юджин, парняга, рыдает от души. Мимо нот, но более-менее в ритме. Хочешь не хочешь, а втянешься в эту дичь: голосит миссис Э-Би, изливает свою песью душу Юджин. Минуту я прусь, до чего чумовая вся эта тема. А потом вспоминаю кровь в хлопьях с молоком и то, зачем мы сюда приехали. В нутре у меня расползается что-то – типа как лед тает. Резко встаю и прохожусь по дорожке, чтоб стряхнуть это ощущение. Сад весь из разных участков, обустроенных так, что пока ты в одном месте, из других тебя не видно.

За высокой травой – весь из себя вычурный сарай, приятные еловые доски, высокое окошко в торце. Открываю дверь, и меня обдает жаром. Будто не садовый это сарай, а вроде как сауна. У плавательного бассейна у нас такая есть, но я в нее никогда не заходил. Разок голову сунул, но оно мне показалось стыдобищей. Сидеть в трусах, краснеть, потеть, а вокруг сплошь посторонние? Нет уж, спасибо. Подумать только – такую штуку себе в саду устроить. Куда нас вообще занесло?

Брожу еще сколько-то за бузиной и обнаруживаю что-то вроде прудика. Приглядевшись поближе, вижу, что он довольно глубокий и вниз лесенка идет. Сую руку – вода ледяная.

Возвращаюсь в гостиную, Скок с Розой попивают что-то из стаканов побольше – желтоватую жидкость – и в ус не дуют насчет того, что у них там сверху поют.

– Он всегда был таким чувствительным? – Скок ей. Что-то у него в голосе подталкивает меня задуматься, какой такой херней она нас опаивает.

– Это когда Юджин действительно показывает эмоции, – шепчет Роза, словно делится тайной. – Он в нее влюблен.

– Животные и музыка, – говорит Скок. – Все-таки мало что нам об этом известно.

Это он про что?

Следом Роза встает.

– Поставлю чайник.

Как только она выходит из комнаты, я улучаю возможность переговорить со Скоком.

– Что, блин, тут за история?

– Расслабься, дружище. Все хорошо.

– Там сауна в саду. Что мы пьем?

– Женьшень. Настоящая редкая хрень. Мне зашибенски. А тебе?

– Я хочу уйти.

– Не надо, Фрэнк, не ломай кайф, – Скок мне. – Она знает кучу всякой херни обо всем на свете. Мы наладили отношения, между прочим, до семейных дел тоже доберемся.

Дверь открывается, и возникает удалой Юджин – рассекает через всю комнату на свое исходное место, весь из себя распушенный. Следом – миссис Э-Би.

Накладывает себе риса на тарелку, сверху плюхает соусы. Затем останавливается и делает нам суровые глаза.

– Очень острое, ребятки?

– Славное, – я ей. Если честно, я ожидал худшего.

– Но остро? – не сдается она.

– Да я б не сказал, – Скок ей.

Миссис Э-Би берет коробочку, которую не разогревали. Крышки на ней уже нет. Спрашивает, ели ли мы это. Я нет, а Скок отвечает, что немножко попробовал. Уж он-то поест из той одной коробки, которая закрыта. Небось ее любимое или что-то.

– Ох батюшки, – миссис Э-Би говорит. – Обычно чересчур остро. Только для меня годится. Для корейского человека.

Возвращается Роза, несет еще одну открытую бутылку.

– Это что? – спрашиваю.

– Улучшает кровоснабжение. Жизненная сила в чистом виде.

– Я уже это чувствую. Чудесное. Можно отправлять в Ватикан, чтоб там канонизировали, – Скок ей.

Миссис Э-Би рассказывает нам, что мы пьем: корейский красный женьшень с молотым оленьим рогом. О женьшене я знаю мало что, но она говорит, их много разных видов. Дикий лучше, он редкий. Ее племянник ей шлет из Кореи. Сверхсекретным путем. Она про это так рассказывает, будто они коксом барыжат. А спросить я ее хочу про олений рог. Их она где берет – в зоопарке? Если вдуматься, это ж вроде как пить перемолотую в порошок кость или ногти с ног.

Она идет к своей сумке-тележке и достает оттуда красную коробочку.

– Возьми, – говорит и протягивает Скоку. На вид – сушеные ломтики говядины.

Скок берет один и передает мне.

– Женьшень, мед, тайный ингредиент, – говорит миссис Э-Би. – Стопроцентный первый сорт.

Довольно резиновое, но не то чтобы противное. Организм и впрямь оживляется. Сердце начинает слегка колотиться; бросает в пот.

– Сколько такая коробка стоит, как думаете? – спрашивает миссис Э-Би.

– Понятия не имею, – Скок ей.

– Угадай, – она говорит и в ладоши хлопает.

– Двадцать фунтов[90], – прикидываю.

– Выше-выше-выше.

– Семьдесят?

– Выше-выше, гораздо, – Роза мне. От растущего воодушевленья даже Юджин елозит задницей.

– Не представляю вообще, – говорю.

– Двести.

– Что? – Скок переспрашивает.

Миссис Э-Би серьезно кивает. Она сняла туфли и чешет Юджину спину ступнями. После помывки он не такой вонючий. Но отчего-то я начинаю улавливать другие запахи: пухлых подушек на диване, резкий пластиковый дух телика, лимонные духи миссис Э-Би.

Встревает Роза:

– Она вылечила Юджина от рака. Он миссис Э-Би жизнью обязан.

– Вылечу и у человека чувства, – говорит миссис Э-Би.

– Вот как? – Скок ей.

– Почти слепая. Ко мне глаза вернулись, – говорит она и глаза открывает нараспашку. – Глядите.

Мы все следим за ее взглядом через гостиную. Мы, что ли, на малюсенькую щель смотрим там, где два листа обоев не сходятся?

– Мне семьдесят восемь лет, да, но я вижу, как мухи вон там дерутся. И когда любовь у них, тоже вижу.

Она вроде смотрит на какую-то картину, я тоже на нее гляжу – высматриваю мух. Блестящие пряди тянутся от гвоздика к гвоздику, и получается парусник, но никакой мушиной возни не видать.

– Не сейчас, – она говорит. – У меня дома. Очень жарко. Тут нет мух.