сейшн в “Отдыхе путника”, но женщины услыхали про очень эксклюзивную баню, которую твоя родственница держит. Пока они там потели, заикнулись насчет места. Все там на выходные, с палатками.

Божок будто занимает у меня в ногах больше места, и я отодвигаю кресло назад.

– Мне объяснили, как ехать, – Скок мне. – На сегодняшнюю ночь запросто можем туда вкатиться.

– Ночь? Нам домой надо.

– Зачем?

– Из-за машины.

– Не волнуйся за машину. Рут до субботы не вернется.

Какая-то часть меня представляет себе Матерь и Берни – как они возвращаются, все такие довольные собой. Визит к Розе уже позади, и я бы счастлив был на время выкинуть семейные дела из головы.

– Может, Бате твоему понравилось бы скататься к морю, – Скок говорит. – Подружим его с какой-нибудь плавучей деревяхой. Давай, Фрэнк, а?

Вот ведь: если б я хоть наполовину не верил, что его затеи иногда бывают к добру, не был бы я Скоку дружбаном.

– Ладно, погнали уж.

Машина урчит по дороге, Скок выкладывает мне подробности про Розину лавочку. Каждое четвертое воскресенье у женщин был когда-то книжный клуб. А потом слово за слово – и у них теперь вместо книжного клуба сауна. Заведение набрало репутацию: женщины в “Баню Розы” ездят со всей округи. Видимо, так о ней узнала и Лена. Ватага местных женщин скидывается на джакузи в гараже. В деревне из-за всего этого шурум-бурум.

Скок достает из кармана косяк, прикуривает. Выкладываю ему, что Роза сказала насчет моего отца, – что он вроде как бедокур был. Скока это не очень интересует.

– Ты вообще тот салат попробовал? – спрашивает.

– Не-а. Мне слишком остро.

– Это было особое блюдо миссис Э-Би, мега-блин-жгучее.

Увидела она, что Скок уплетает эту штуку за обе щеки, и задумалась. Дала ему попробовать несколько разных пряностей и маринованных перцев.

И тут они разговорились.

– О чем? – спрашиваю.

– Она врубилась, – Скок мне.

– Во что? Что ты в три горла пожрать горазд? – Жду ответа, но он заткнулся напрочь. – Ну?

– Штука в том, Фрэнк, что я вкуса вообще не чувствую – ни приятного, ни противного. Это потому, что у меня нет обоняния. Вообще.

Осмысляю.

– Никакого?

– Никакого. Иногда мне кажется, что я унюхиваю что-то, но это ум в игры со мной играет.

Пытаюсь понять, чего он раньше никогда про это не рассказывал. Ему это явно не очень-то мешает – ни в компании, ни еще как-то, потому что я и не замечал даже. Ничего такого, однако, видимо, если ты что-то от окружающих скрываешь, оно для тебя, надо думать, ого-го какое важное. Года три назад выяснилось, что брат мой Лар так и не выучился ни читать, ни писать. Никто об этом не знал, потому что школу он бросил сразу же, как смог, и пошел работать на стройку. И только в Австралии у него что-то, видимо, случилось – может, дети его приперли к стенке, – но он опять взялся учиться. Теперь мудозвона этого не заткнешь, как примется рассказывать, что он там в какой-нибудь книжке вычитал.

– И давно это у тебя?

– Заметил более-менее в последние годы, но как следует оно у меня не действует с моих лет одиннадцати или двенадцати.

– Как же так вышло?

– От удара по голове такое может быть. Или если слабоумие открывается.

– Это многое объясняет.

Он считает, это у него потому, что батяня его лупил. Или когда мы гнали на великах с Летнего холма, он перелетел через руль. И в тот вечер, когда свалился с пушки у здания суда, Скок на несколько минут сознание терял.

– Помнишь, я тогда с Гвен встречался. Она поработала немножко на “скорой” в больничке святого Иоанна. Заставляла меня гулять. А я только и хотел, что спать лечь.

– То есть миссис Э-Би врубилась во всю эту ситуацию с твоим нюхом, – говорю. – И что?

– У нее такой порошок есть, надо по чуть-чуть класть его на хрень такую типа губки. Велела втирать вокруг носа.

– Порошок? Да это ж какая угодно херня может быть.

– Не херня это, Фрэнк. Оно помогает. Пошел я потом отлить и смог учуять запах мыла.

– А что в том порошке было?

– Какая-то прямо-таки редкая фигня. Я свой запах уловил впервые за много лет. Неплохо пахну.

– Если б ты вонял, я б тебе сказал.

– Да ну? Меня это доставало. Вечно руки мыть, в душ по два раза в день.

И как понесет его без умолку про запахи и нюх. Спрашивает, какой у меня любимый запах.

– Не знаю, бензин, видимо.

– Или дерево?

– Некоторые породы дерева, да. Костер еще, может.

Говорит, лайм и лимон – самые популярные запахи. Универсальные. Их добавляют во всякие средства после бритья. Лосьоном после бритья мазался всего раз – тогда он в нем прямо-таки утопился. Он в то время гулял с Дервлой Кёрри. Вот она его оборжала-то. Он с собой везде кусок мыла носит.

– Господи, Скок, по-моему, на сегодня банных историй с нас хватит. И тебе “Баня Розы”, и хор миссис Э-Би с Юджином в ушах звенит. А тут еще ты со своим мылом в обнимку.

Тут он затыкается.

Может, было что-то в бутылочках у миссис Э-Би, потому что в голове у меня так ясно не было уже давно, – как будто тело немножко более текучее, что ли. Так себя чувствуешь после долгой пробежки под ливнем. Добраться домой, залезть в душ, переодеться – и ты совершенно включенный. Если у нее порошковая версия того напитка, Скоку она как может повредить?

Очень хочется достать Божка из рюкзака. Если уж он способен забраться в полено, с равной вероятностью он и сбежать из него может. Не знаю, почему, но я улавливаю его дух: общий деревянный, но при этом немножко затхлый. Чую краску на нем, синюю и красную по отдельности, а еще есть легкий запах мазута. И снега. Как пахнет снег, я не знаю, это ж замерзшая вода.

Что-то во мне начинает предвкушать развлечение на пляже. Просто посмеяться, не ломая при этом голову ни над чем. Пока Скок подпевает радио, я коротко болтаю с Батей. У себя в голове.

“Прости, Бать, но когда дошло до дела и Роза попыталась отправить меня к той женщине, я не захотел. Я знаю, оно могло б объяснить всю эту тему с седьмым сыном и почему оно у меня не срастается. Но мне не нравится представлять, что где-то в мире есть этот ребенок, живет параллельно с нами. Может, даже другая семья. Если я двину искать ту женщину, у меня все будущее может перемениться. К лучшему – или не к лучшему. Штука в том, что