Скок откашливается, голос у него вусмерть серьезный.

– Миссис Э-Би, а вот как насчет, скажем, носа? На него есть воздействие?

– Очень интересно. – Миссис Э-Би откидывается на спинку и пялится на Скока. – Вкус и запах – они рука об руку. – И сама себя рукой за руку берет.

Я смотрю на Скока, и он точно так же руки сцепляет. Оба улыбаются друг дружке, будто разобрались с чем-то главным. Дальше в лес – больше, блин, дров…

Что знает Роза

Не знаю, то ли от острой еды, то ли от стопочек чего там пилось, но я себя чувствую очень начеку. Сонастроен со всем вокруг: капустное волокно от кимчи у меня между зубов; блеск меча на стене; скорость беседы между Скоком, миссис Э-Би и Розой. Вот только Роза все смотрит и смотрит на меня, будто я – одна из ее диковин. Мне от этого сильно не по себе.

– А для чего это у вас сауна в саду? – спрашиваю.

– Заметил. Ну, если коротко, я ее выиграла. В лотерею местной ГАА.

– Ничего себе приз, – говорит Скок.

– На самом деле призом был зимний сад. Но, так или иначе, когда я зашла в зал с призами, миссис Э-Би возьми да и приметь у них во дворе сауну.

– Заказал ее какой-то богатый банкир, – вставляет миссис Э-Би. – А потом фук. Погорел.

Выясняется, что организаторы хотели ее сбагрить, а она очень на пользу Розе от артрита. Разобравшись с этим, она решила и холодный прудик заодно обустроить. В прошлом году ей в ванной комнате установили здоровенную ванну и какой-то вычурный душ.

– А дальше оно раскачалось, – Роза говорит.

– В каком смысле?

– “Бани Розы”. Время расслабиться, – говорит миссис Э-Би. – Только для дам. Сегодня все очень опаздывают. Отпевание.

Я пытаюсь как-то уложить все это в голове, но тут миссис Э-Би как завопит:

– Стопроцентно великолепно! – а сама на телик показывает – там как раз какому-то негодяю в черном “стетсоне” отстреливают башку. – Гип-гип-ура! – И опять наваливает себе в тарелку, предлагает Скоку еще острой жрачки, и он, ясное дело, нагребает себе здоровенную ложку.

Роза начинает складывать пустые коробочки, я помогаю ей отнести это все в кухню. Она возится у мойки с тарелками.

– Все никак чай не заварю, – говорит она и ставит чайник. – С этой настойкой миссис Э-Би голову свою забудешь. Мощная.

На разделочном столе под стеклянным колпаком порезанный кусками торт. Небось перехватила мой взгляд – я на него смотрел, – снимает крышку, кладет кусок на тарелку передо мной. В гостиной-то трепались без умолку, а тут мне с ней один на один немножко неловко. Она садится за стол и сама принимается за кусок торта.

– Надо полагать, на исцеление народу ходит поменьше, чем в былые времена? – спрашивает.

– Это вроде как выстраивать нужно. Хотя отец всегда говорил, что люди от отчаяния что угодно перепробуют.

– Не жизнь это – зависеть от чужих страданий.

– У него получалось.

– Я это видела, и когда сиделкой была, – все хотят чуда. Но их при этом на мякине не проведешь. Простая человеческая доброта дорогого стоит. Вот почему мне нравится баня. Есть что-то честное в поте и мыле.

Говорит, было время, люди постоянно приходили к ней за советом, – даже после того, как она медсестринское дело оставила, – но теперь она нашла свое истинное призвание. Во всяких средствах, которые они с миссис Э-Би предлагают. Что это за “средства”, я не очень понимаю, но не переспрашиваю. Любимый метод Розы – отправлять людей хорошенько отмокать в бане.

– На. – Протягивает мне попить воды. – К слову о потении: вот у тебя реакция-то. Миссис Э-Би очень даровитая травница.

Роза права. Во мне будто пожар полыхает, от желудка и прочих органов прут волны жара.

– Все яды выгоняет. – Роза кивает. – Выжжет весь внутренний туман.

У окна висит на ниточке синеватая стеклянная хрень. Она медленно крутится, ловит свет. На долю секунды она вдруг такая яркая, что впрямую и смотреть невозможно, а следом опять ничего.

– Я никогда не забуду, – Роза говорит, – тот день, когда ему пришлось вернуться домой. Ты в курсе, что твой отец в детстве жил здесь с нами, в этом доме?

– Правда?

Она говорит, мой дед как-то раз захворал, и Батю выслали к Розе и ее матери. Когда дед приехал забрать Батю домой, тот спрятался в угольном сарае, пришлось его выволакивать оттуда, всего в угольной пыли. Роза говорит, с дедом моим шутки были плохи.

– Все это дело с седьмыми сыновьями в ту пору было чуть ли не хуже, чем иметь призвание.

– Хуже?

– Очень много на человека возлагается. Кто-нибудь вечно высматривает, как оно проявляется. Твой дед был очень властным человеком.

О деде я разговоров толком и не слыхал. Его не стало задолго до моего рождения.

– Говорят, у него мощные способности были, это точно, – говорю. – Даже чужие мысли умел читать.

– Это ему так казалось. О том, что на уме у женщин, он уж точно никакого меаса[91] не имел.

В прихожей звонит телефон. Роза встает и выходит. Стеклянная штуковина все крутится и крутится, но солнце, наверное, ушло слишком далеко и стекляшку не освещает. Сую руку под футболку, чувствую, как высыхает пот. Остужаюсь потихоньку.

Роза возвращается еще с одним стаканчиком, жидкость в нем оранжевая.

– Попробуй вот это снадобье, – она мне. – Мы его после сауны частенько пьем, чтоб остыть.

– Они все алкогольные?

– Хуже, – она мне. – Удивительно, что ты до сих пор не пляшешь.

Пробую питье – пока из всех самое вкусное, вроде как сладкий фрукт, что-то персиковое. Не возьму в толк, как повернуть разговор, чтоб поспрашивать о том, ради чего я здесь. Скок куда лучше с таким справляется. Может, там, в гостиной надо было кивнуть ему, чтоб попробовал потолковать в ту сторону. И тут мне на ум приходит вопрос.

– А отец мой был когда-нибудь мясником или что-то в этом духе?

– Ну, – начинает она, выпрямляясь и обращая ко мне лицо. – Даже если и заносило его на ту дорожку, никуда это его не привело, а потому какая разница?

Я спрашиваю, не помнит ли она, как проявлялось целительство в разных поколениях, вообще какие-нибудь истории о том. Может, это ее разговорит о чем-нибудь, что там Лена болтала. Отвечает Роза не сразу, сперва берет тряпку, сметает со стола крошки от торта. Смотрит на меня в упор и спрашивает, не интересуюсь ли я какой-то особенной историей. Говорю что-то