Никогда еще со времени выхода из комы я так страстно нежелала вспомнить все. Вот и сейчас я зло ударила себя по бесполезной голове –так, что остатки кофе пролились на липкий стол. А ударив, тут же поймала себяна мысли, что амнезия вызывает во мне уже не отчаяние, а слепую ярость.Документы, из-за которых холеную суку Анну собирались пустить в расход, былитак же недостижимы для меня, как для Ильи. Даже еще более недостижимы. Я незнала, не помнила людей, которые могли бы помочь мне, зато те, кто собиралсяубить меня, были мне известны. О том, чтобы уехать, не было и речи – у меня нетни денег, ни документов. Я не помню, появилась ли я в Москве на заре туманнойюности или прожила здесь всю жизнь. Можно еще раз позвонить Насте, дажеприехать к ней – сердобольная птичка на жердочке никогда бы мне не отказала. Норазнесенная в куски голова Эрика Моргенштерна так явно совпадала по контуру смоей собственной головой, что я тут же отбросила эту мысль. Не стоит втягиватьмедсестру в смертельные игры. Ты можешь защитить ее только тем, что не станешьвпутывать в свою жизнь, Анна… Какое все-таки замечательное имя – Анна… Пожалуй,оно даже идет мне.

Можно, конечно, вернуться в клинику, но там меня обязательнонайдут люди Ильи. Они продемонстрировали свои возможности. И последствияизвестны, я не думала, что после утреннего инцидента с Витьком мои мучителиотнесутся ко мне с большей симпатией, чем прежде. Да и перед капитаном Лапицкимнельзя вечно разыгрывать неведение, он сразу же учует всю зыбкость моейсицилианской защиты (интересно, играла ли я в шахматы до катастрофы на шоссе?).

Ситуация была такой тупиковой, что я даже улыбнулась паремолодых геев, сидящих против меня. Со всеми вытекающими свободы и жизни тебеосталось ровно до первого милицейского поста.

Один из геев, гибкий как тростник азиат, улыбнулся мне вответ, легко оторвался от своего спутника и подошел к моему столику.

– У вас не будет сигареты? – мягким чувственнымголосом, похожим на руки мертвого Эрика, спросил он.

Я протянула ему пачку «Житана». Он ловко выбил сигарету, ноот столика не отошел. Его приятель, по виду похожий на аспиранта философскогофакультета, рев??иво следил за нами. «Дешевка, – с симпатией подумала я обазиатском мальчике с тонко вырезанными ноздрями, – копеечный жиголо, пардон,альфонсик…»

– А две не дадите? – Гею откровенно хотелосьпонравиться мне, это было чисто женское кокетство.

– Две – это уже вымогательство, – конечно же, хочетвызвать ревность своего дружка, дешевый приемчик, Эрик никогда бы таким невоспользовался.

Но сигарету я все-таки дала, а когда азиат отошел отстолика, все мои мысли были поглощены убитым молочным братцем, владельцемподержанного «Фольксвагена» и всех моих тайн. Как это он сказал тогда – «явыполняла деликатные поручения»? Я была девочка что надо, я могла выйти сухойиз воды при любых обстоятельствах…

Решение, которое пришло, поначалу показалось мне безумиемчистой воды. Но в этом безумии я увидела единственный выход, единственный светв конце тоннеля. Не стоит ждать, пока первый же сержант из ближнего Подмосковьясхватит тебя за руку и предъявит обвинение в бродяжничестве. Не стоит ждать, покапервый же человек из окружения Ильи схватит тебя за руку и пустит пулю в лоб.

Я расстегнула шубу и осторожно опустила руку в карманхалата, успев загадать при этом: если я найду там то, что хочу найти, – у меняесть шанс выбраться и вспомнить о своем прошлом в более спокойной обстановке.

И среди клочков собственных волос, скатанных в шарики, средидвух засохших лепестков гвоздики из того давнего Настиного букета я нашла то,что искала, – смятую визитку капитана Лапицкого. Я вытащила ее, расправила ипринялась изучать.

Она отразила сущность капитана – нахрапистость и дешевыйшик. Отвратительная полиграфия, плохо пропечатанные буквы всего лишь двух слов– «Константин Лапицкий». Два телефона с одинаково начинающимися первыми цифрами– очевидно, служебные. И еще один, дописанный от руки телефон. Есть из чеговыбирать.

Я допила кофе, еще раз улыбнулась аспиранту философскогофакультета, его ненадежному любовнику и вышла из кафе.

На оставшиеся деньги я купила несколько жетонов длятаксофона. Первый звонок оказался неудачным – мне никто не ответил. По второмутелефону вежливо поинтересовались, по какому вопросу я звоню, и, услышавжизнеутверждающее «по личному», так же жизнеутверждающе ответили: «У негосегодня выходной».

У него сегодня выходной. Очень мило. Оставался только одинтелефон, написанный от руки. Это мой единственный шанс. Февральскую ночь вМоскве, без денег, без документов, в больничном халате и роскошной шубе,которую хочется снять каждому кому не лень, я не переживу.

Длинные гудки.

«Ну давай же, давай, не подведи, капитанишко-неудачник, заменя вполне могут дать звезду, и не одну», – умоляла я, прижимаясьразгоряченным лбом к телефонному диску.

Наконец трубку сняли. «Лапицкий на проводе». Боже мой, какоесчастье, Лапицкий на проводе. У меня перехватило дыхание.

– Кто говорит?

Действительно, кто говорит, не могу же я представиться своимнастоящим именем – Анна Александрова, он не имеет о нем ни малейшего понятия…

– Алло, вас не слышно, перезвоните. Сейчас он положиттрубку…

– Это я, – наконец-то выдавила из себя я.

– Кто – я?

– Это та дамочка из клиники, ваша головная боль. На томконце трубки повисло гробовое молчание.

Я почти физически ощущала молчаливое напряжение капитана.

– Где вы? Куда вы пропали? – выдохнул он.

– Нам необходимо встретиться. Это конфиденциальныйразговор. Важная информация. Только вы и я.

– Где ты? Где ты находишься, черт возьми?! – сорвалсякапитан.

– Только вы и я. Вы обещали помочь мне.

– Где ты?!

– Если вы придете не один…

– Я приеду один, – заорал он. – Где ты?

– Если вы приедете не один, я не сообщу вам того, чтознаю. И вы ничего не сможете со мной поделать. Любая экспертиза подтвердит, чтоу меня действительно амнезия…

– Хорошо.

– Я у метро «Кузнецкий Мост».

– Жди меня там.

– Нет. Очень холодно. Я буду ждать вас в «Букинисте»,направо за угол. Вы знаете этот магазин?

– Я еду. Никуда не уходи.

Взмокшая, как мышь, я повесила трубку. Первый шаг ты ужесделала, теперь остается только ждать.

…Он появился в «Букинисте» только через пятьдесят минут,когда я перелистала все собрание сочинений Хемингуэя и несколько раз проигралав голове возможные варианты нашего предстоящего разговора. Куртка нараспашку,тот самый свитер, который я изгадила ночью в Бронницах, штаны из плотнойшерсти, непокрытая голова, плохо выбритое лицо – ничего капитанского. Я видела,как он рыскал глазами по маленькому торговому зальчику, выискивая меня. Язакрыла «Прощай, оружие!» и приветливо помахала ему рукой. Странное весельеовладело мной, хотя ничего веселого в моем положении не было.