– Мне ничто ничего не напоминает. В декабре я попала вавтокатастрофу и два месяца пролежала в коме. С последующей потерей памяти. Уменя и сейчас амнезия. Мне ничто ничего не напоминает.

Илья поморщился:

– Ты опять за свое. Посмотрим, что ты запоешь черезчас.

– Акция устрашения?

– Нет, акция устрашения – это слишком просто. Предлагаюдоговориться сейчас.

– О чем?

– Где документы, которые ты достала у Дамскера? Куда тыих дела? Я не бросаю слов на ветер. Если ты все честно расскажешь, тебя ждетлегкая смерть. Как я и обещал. Ты меня знаешь.

– Не знаю… Я вас не знаю…

Теперь, в «Мерседесе», мы сидели рядом, на заднем сиденье. ИИлья воспользовался моментом – он ударил меня по лицу. Удар получился почтипрофессиональным и неожиданно сильным: моя голова дернулась и откинулась наспинку сиденья, а в глазах поплыли красные круги.

– Давно я тебя не бил. С тех самых пор, как отучалделать минет кому не попадя, – со сладострастием прошептал он. – Не разучился,ты смотри. А кожа у тебя такая же бархатистая. Сменила шкурку, а все равнохороша, сучка.

– Шкурка-то хорошая, точно, – поддержал Витек,сосредоточенно жуя вечную резинку, – жаль портить, а придется.

– Может быть, не придется. Если будетумненькой-благоразумненькой девонькой, – сладким голосом пропел Илья.

Витек коротко хохотнул, а я с тоской подумала о егопистолете: если бы только я могла до него добраться…

С каким наслаждением я разнесла бы все эти гнусные головы,так не похожие на идеально вылепленную голову Эрика. Вот только раскололись быони точно так же… Если бы я могла добраться!.. Но я никогда не доберусь, чудесне бывает. Можно быть уверенной только в одном – любая прошлая жизнь, о которойты напрочь забыла, все равно приводит к смерти…

Илья и Витек привезли меня в самый центр Москвы, в один изпереулков, название которого ничего не говорило мне.

Спустя пятнадцать минут мы уже были в роскошной пустойквартире, отделанной под евростандарт, с джакузи и навесными потолками. Вквартире еще пахло недавно законченным ремонтом, в ней не было ничего, кромепары стульев, соломенного кресла-качалки и широкой низкой тахты: видимо, на нейпериодически спал кто-то из строителей.

Витек включил маленький магнитофон, стоящий прямо на полу.Мелодия, которая отразилась в пустых стенах, была мне неизвестна.

– Узнаешь? – спросил у меня Илья, усаживаясь вкресло-качалку. – Твоя любимая.

– Никогда ее не слышала.

– Неужели? «Затанцуй меня до конца любви». ЛеонардКоэн. До конца любви. До конца. Вполне подходяще к случаю, ты не находишь? Неслишком громко, я надеюсь?

– Нет. – Этот хрипловатый голос внес в моюбеспросветную ситуацию элементы гиньоля, он делал происходящее не такимстрашным. Наваждение должно исчезнуть вместе с музыкой, не станут же меняпытать с музыкальным сопровождением, да еще таким томным…

– Ну что ж, самое время поговорить. – Я не моглаоторваться от качающегося в кресле Ильи, очковая змея по-прежнему гипнотизироваламеня. – Что у нас с документами?

Те самые документы, о которых говорил Эрик и ради которых япошла на все.

– Я не знаю.

– Давай, Витек.

Витек неторопливо подошел ко мне, все так же жуя жвачку,неторопливо достал пистолет и ударил меня рукояткой в подбородок. Это былбеспощадный удар – пощечина Ильи в машине показалась мне легким флиртом. Неудержавшись на стуле, я упала навзничь. Рот сразу же наполнился соленой кровью.Я осталась лежать на полу, стараясь, чтобы собравшаяся в глотке кровь не вытеклана этот девственно-чистый, только что отремонтированный пол. Не хватало ещеоставить здесь метку… Крови было так много, что пришлось вогнать ее внутрьорганизма несколькими глотками.

– Вставай! – властно приказал Илья. От егогуттаперчевой иронической благостности не осталось и следа. – Вставай, сука!

Голова кружилась. Подняться я не могла. Витек ухватил меняза подмышки и снова усадил на стул.

– Думаю, маленькая встряска пошла тебе на пользу. Гдебумаги?

– Не знаю, – упрямо повторила я. Я почувствовала такуюярость, такую глухую ненависть к этому лощеному убийце, что не сказала бы обумагах, даже если бы знала.

– Повторим, – Илья попытался взять себя в руки. –Давай, Витек!

И снова громила-телохранитель ударил меня рукояткойпистолета. И снова мой рот наполнился кровью. Если так будет продолжатьсядальше, через полчаса от моей челюсти ничего не останется…

Как же все-таки хорошо укладывают паркет в этих квартирах севроремонтом!.. Я лежала на полу и тупо думала о том, кто будет ходить по этомупаркету через несколько дней. Может быть, голые мужские обветренные пятки,которые обязательно принесут гладким женским пяткам кофе в постель. Может быть,ножки ребенка, который будет возиться на полу с плюшевой сороконожкой… Вовсяком случае, они никогда не узнают, что здесь забили насмерть бывшую валютнуюпроститутку, фартовую шлюху, так не вовремя вышедшую из комы.

– Подними эту тварь, Витек. Отдохнет на том свете, –голос Ильи отскакивал от моей пустой, раскалывающейся от боли головы.

Витек снова приподнял меня и снова усадил на стул. Но сидетья уже не могла. Я все время заваливалась на бок. Витьку пришлось меняподдержать за ломающуюся спину.

– Слушай, дорогуша, – кресло под Ильей мернопоскрипывало. – Вычислить твоего идиота-подельника, этого Эрика, не составило труда– ты слишком плохо его выдрессировала. Найти гребаного хирурга-пластика – тоже;немец засветился там один раз – и этого оказалось достаточно. Но мы следили затвоим альфонсом столько времени вовсе не за тем, чтобы ты сейчас молчала, какОлег Кошевой на допросе. Мы и так потеряли два месяца. А это стоит оченьдорого. И если люди, которые стоят за мной, не получат бумаг, боюсь, мне тожепридется сделать пластическую операцию и распрощаться со своим казино. А яочень люблю свою работу. Так что ты сейчас мне все расскажешь, иначе Витекзабьет тебя до смерти. Он превратит в кашу все твои хрупкие косточки, которыетак любили мужчины… Не стоило вбухивать такие бабки в пластическую операциютолько для того, чтобы оно перестало существовать в каком-нибудь виде… Гдебумаги?

– Я не знаю.

– Где бумаги?! – Он начал терять терпение, этонаполнило меня торжеством, нестерпимой болью отозвавшимся во всем теле.

– Пошел ты!..

– Бей, пока морда не превратится в сопли! – уже несдерживая себя, заорал Илья.

И тут раздался писк телефона. Я не могла понять, откуда онидет, и только потом сообразила, что писк идет из кармана Ильи.

Он сглотнул слюну, вынул из кармана сотовый и, набрав влегкие воздуха, сказал в трубку бесцветным, приглаженным – волосок к волоску –голосом: