– Тогда в чем дело? – Я приподняла голову над водой искрестила руки на груди, прикрывая шрамы под ключицами.

Витек молчал.

– Чем ты рискуешь? У насесть полтора часа, чтобыискренне полюбить друг друга, – соблазняла я его. – Или ты боишься слабую,беззащитную, избитую женщину?

– Это ты-то беззащитная? Да ты сука, каких мало. – –Так почему бы тебе не трахнуть суку, каких мало? Ты будешь последним, кто этосделал. Запишешь себе в актив маленькое любовное приключение с приговоренной ксмерти.

Он все еще колебался, но по его раздувающимся ноздрям ячувствовала, что почти достигла цели. Еще одно небольшое усилие – и он неустоит.

– Я ведь никому не скажу. У меня просто не будетвремени. А у тебя есть полтора часа. А потом ты сможешь вернуться к своимобязанностям… В любом случае ты обыграешь своего босса. И не останешьсявнакладе. Я обещаю…

И Витек решился.

Он присел на корточки перед ванной и робко коснулся моеймокрой груди кончиками пальцев – удивительный такт для человека, который ещеполчаса тому назад бил меня рукояткой пистолета наотмашь. Я подалась вперед иприкрыла глаза, – пожалуй, во мне действительно погибла актриса. А спустянесколько секунд моя грудь полностью исчезла в его тяжелых огромных ладонях.Теперь уже он прикрыл глаза, сентиментальный дурак.

Совсем рядом, над моим лицом болталась кобура с пистолетом.Соблазн вытащить его был так велик, что я едва сдержалась: я понимала, чтосейчас у меня нет никаких шансов, он обязательно перехватит руку – ведь «всюпредыдущую жизнь его натаскивали именно на это – и весь мой план рухнет.

Витек едва не влез в ванну, когда я прошептала ему на ухо:

– Подожди… Не здесь. Отнеси меня в комнату. Мы вполнемогли остаться в ванной, это наверняка было в стиле Анны, но сейчас я не могласебе этого позволить: кобура вместе с пистолетом и одеждой упадет на отделанныймрамором пол, и тогда мне до него не дотянуться.

Он все еще нависал надо мной, его тело тяжелело с каждойминутой.

– Пожалуйста, – снова попросила я, едва касаясь губамиего грубого лица с пробивающейся щетиной, – не здесь. Отнеси меня в комнату.

Он наконец-то понял, коротко кивнул и вынул меня из воды.Поднял на руки и понес в комнату. От идущей от его тела животной вибрирующейстрасти я почувствовала легкую тошноту.

…Витек бросил меня на тахту и спустя несколько Секунд уженакрыл своим телом. Я чуть не задохнулась от тяжести, осторожно, выскользнула унего из рук и принялась расстегивать его рубашку, для большей убедительностииздавая подходящие случаю звуки и через одну отрывая пуговицы. А он всеприжимал и прижимал меня, постепенно теряя контроль над собой.

…Подождать. Нужно подождать, уговаривала я себя, задыхаясьот запаха маринованного чеснока и жевательной резинки, нужно потерпеть.Наверняка ты делала это ради денег, так неужели сорвешься теперь, когда речьидет о твоей жизни?.. Нужно потерпеть, нужно довериться собственному телу, оносамо все сделает как надо. Тебе только останется вступить в самый ответственныймомент…

Тело действительно все делало как надо. Во всяком случае,Витек не был разочарован прелюдией, – сквозь его неплотно прикрытые веки явидела полоску закатившихся белков.

– Так, значит, это правда, – бессвязно шептал он, – этоправда, что о тебе говорят… Самая страстная шлюха, какая только может быть…

Я наконец-то добралась до его ремня, щелкнула замком ирасстегнула «молнию». Он сразу же властно нагнул мою голову, даже шейныепозвонки хрустнули под его ладонью:

– Давай возьми…«Говорят, ты делаешь это, как никто.

Если бы ситуация была другой, меня бы передернуло от егооткровений: хороша же была моя прошлая жизнь!.. Но, какой бы ни была прошлая,нынешняя не идет с ней ни в какое сравнение: в моих прикрытых ресницах повисла,как на новогодней елке, разваленная голова Эрика Моргенштерна…

– Скажи, я нравлюсь тебе? – прерывающимся голосомвыдохнул Витек, все еще не выпуская моего затылка. – Он нравится тебе?..

– Самый лучший из тех, что у меня был, – банальная,срабатывающая безотказно фраза, но я помню ее… На то, чтобы произнести что-тоеще, времени у меня не было: рядом с низкой тахтой валялась рубашка Витька, апод ней лежал пистолет…

…Кажется, пистолет нужно снять с предохранителя – откуда язнаю это?.. Я знаю, но не смогу этого сделать. Не смогу, не смогу… Я вспомнилаудар рукояткой в челюсть, память о нем и о том, что может последовать, если яне решусь, подхлестнула меня. Сейчас ты должна поднять оружие и выстрелить –иначе у тебя не останется ни одного шанса. Прижимаясь к Витьку, я осторожнонашарила легкую кобуру и потянула пистолет к себе. Телохранитель не заметилэтого, он ничего не замечал: его движения стали резкими и конвульсивными.

– Не торопись, – нежно шептала я ему, подтягиваяпистолет: нужно быть полным кретином, чтобы позволить себе так расслабиться вобществе суки, каких мало! Если останусь жива – обязательно попеняю Илье занедостаточно тщательный подбор кадров…

Сейчас. Нужно сделать это сейчас. Мой указательный палецуверенно лег на спусковой крючок (слишком уверенно для человека, не имевшегодела с оружием, Боже мой!), а большой опустил собачку предохранителя. Я резкоподняла пистолет, целясь прямо в опрокинутую голову Витька, и нажала курок.

Но выстрела не последовало. Сухой щелчок. Осечка. Этот звукмгновенно отрезвил телохранителя. Он резко приподнялся на руках, сбросив сживота мою голову, и я увидела в его глазах даже не страх и не ярость, а скореемальчишескую обиду – Витек все еще не мог поверить в мое вероломство.

– Слушай, мы так не договаривались! Брось… Я не далаему договорить. Все, что случилось потом, я помнила как в тумане: я машинальнопередернула затвор (откуда, откуда мне известно, что нужно передернуть затвор.Боже мой!) и снова выстрелила.

Осечки не было, но и моя рука пощадила телохранителя,сохранила его жалкую жизнь: я видела только, как взорвалось его плечо(очевидно, пуля раздробила ему кость) и фонтан крови обрызгал натертый доблеска паркет…

Витек взвыл от боли и попытался заслонить голову здоровойрукой. Несколько секунд из его горла вырывался только исполненный животной болисип.

– А-ах ты, мать твою! Нет… – сквозь руку я видела чертыего лица, искаженные ужасом до неузнаваемости; кровь забрызгала ему щеку иказалась почти черной на мертвенно-бледном лице, – нет… Не нужно…

Не нужно… Не нужно, нет… Я не убийца, не убийца… Я толькозащищалась. Это скорчившееся, теряющее сознание от боли, массивное тело большене интересовало меня. По-прежнему сжимая пистолет в руке, я бросилась вон изкомнаты.

Ничто, кроме поскуливания, переходящего в хриплый вой, непреследовало меня. В ванной я подняла свой больничный халат и набросила егопрямо на голое тело; в прихожей я подняла шубу и набросила ее прямо на халат…