Открыть дверь оказалось неожиданно легко – слишкомнеожиданно и слишком легко! – и спустя секунду я уже была на лестничнойплощадке – вниз, вниз, скорее вниз, кажется, ты спаслась…

…Я пришла в себя только на улице и обнаружила, что все ещесжимаю в руке пистолет. Картина не слишком подходящая и мутному разгаруфевральского дня, и самому центру города. Стараясь справиться с собой, яопустила пистолет в карман шубы. Неожиданно он упал в самый низ и завалился заподкладку. Этот последний штрих, этот достойный финал трагедии, обернувшейсяфарсом, добил меня окончательно: кто бы мог подумать – у стильной женщины,носившей платья «от кутюр» и дорогие украшения, – дырка в кармане!..

Стоя посреди двора, не в силах двинуться дальше, я началасмеяться. Я смеялась так долго, так отчаянно, что взмокли ресницы. А потом смехперешел в такое отчаянное рыдание, что я даже испугалась за себя: да у тебяистерика, Анна. Некому надавать тебе по щекам, некому привести тебя в чувство…Сейчас ты привлечешь внимание всего благовоспитанного надменного двора в центрегорода, и кончится тем, что вездесущий милицейский патруль похлопает тебя поплечу.

Бежать. Бежать как можно дальше отсюда. Хотя неизвестно, какдалеко ты убежишь в одном халате под шубой и легких осенних туфлях на голыеноги (тогда, когда меня увозили из квартиры Эрика, я успела надеть только их)…

Постепенно холод выстудил мою голову – смеяться расхотелось.Нужно было думать о том, куда идти: с пистолетом в подкладке и без единой мыслив голове. И только теперь я с отчаянием поняла – идти мне некуда… Наверняка уменя были знакомые, которые могли помочь мне, но никого из них я не помнила.

Я по-прежнему ничего не помнила… Но обо всем этом можнобудет подумать потом – потом, когда я растворюсь в московских улицах и окажусьв относительной безопасности. Я провела рукой по саднящему от боли подбородку игорько усмехнулась: ты никогда, никогда не будешь в относительной безопасности…

* * *

…Несколько часов я слонялась по улицам, иногда заходяпогреться в магазины и маленькие кафе. Я тупо прочитывала таблички с названиямиулиц – все они были смутно знакомыми, но мало о чем говорили мне. Ни одно изних не было связано с конкретными событиями из моей прошлой жизни. В порывепервого приступа отчаяния я даже стрельнула у какого-то сентиментальноготорговца хот-догами жетон на телефон и набрала номер Насти – единственногочеловека, которого я по-настоящему знала: это был мой собственный, ненавязанный, а приобретенный опыт общения. Но мне отвечали лишь короткиесердитые гудки… Поздравляю, ты лишилась последней связи с реальным миром.

Длинная, до пят, шуба спасала меня от пронизывающего холода,в ней я чувствовала себя даже уютно, но спустя некоторое время я пересталаощущать собственные ноги: осенние стильные туфли были плохой защитой от мороза.У меня не было ни копейки денег, чтобы засесть в какое-нибудь завалящее бистрои с достоинством выпить хотя бы чашку жидкого кофе. Загнанная стужей в угол, янаконец-то забилась в ГУМ и решила не выходить оттуда до закрытия.

Слабая дурацкая надежда, что к вечеру что-то может решиться…

Так и не согрев ног, так и не уняв саднящую боль вподбородке, так и не решив ничего для себя, я набрела на туалет для сотрудниковунивермага, закрылась в кабинке, села на выложенный плиткой пол и заплакала…

Выхода нет. Нет выхода.

Спустя несколько минут я почувствовала, что засыпаю. Ну чтож, очень хорошо, плевать на то, где я нахожусь, почему так болят ноги?.. Слабосоображая, что делаю, я расстелила на полу шубу, свернулась калачиком инакрылась с головой. Пусть меня найдут, но только тогда, когда я засну. Естьслабая надежда, что не проснусь. Слишком слабая, но попытаться стоит. Но что-томешало мне провалиться в блаженный сон, спустя несколько минут я поняла что.

Пистолет, впившийся в бок. Единственная неприятность,которую я могу устранить.

Я – вот единственная неприятность, которую можно устранить.Нужно только вытащить тяжелую игрушку из кармана. Она хорошо поработала, вполнев духе Хичкока: два трупа, почему бы не быть третьему? Ведь выхода нет.

Нет выхода.

Эта мысль так обрадовала меня своей определенностью, что сонкак рукой сняло. Вот оно что: малейший намек на решение всегда мобилизует АннуАлександрову, суку, каких мало. Жаль только, что не придется воспользоватьсяэтим ценным качеством в дальнейшем.

Мысль о том, что все может так легко и относительнобезболезненно закончиться, подстегнула меня. Во всяком случае, есть радикальныйспособ избавиться от боли в подбородке и навсегда замерзших ног. Естьрадикальный способ избавиться от вечных сумерек в сознании. Я попыталасьизвлечь пистолет из-за подкладки – это оказалось не так-то просто: онвыскальзывал, он не давался мне в руки. Я даже застонала от нетерпения: каждаясекунда отдаляла меня от решения пустить себе пулю в лоб (или в сердце, или ввисок), делала его не таким бесповоротным.

Ничего не получается, да что же с моими руками, черт возьми,неужели я так боюсь перестать жить?!.

– Нет, не боюсь, – вслух произнесла я, уговаривая себя.– Не боюсь, не боюсь, не боюсь. После всего, что произошло, мне нечего бояться.

Не доверяя больше предательским, цепляющимся за жалкую жизньрукам, я поднесла шелковую подкладку к – лицу и впилась в нее зубами. Черезнесколько секунд подкладка поддалась и треснула. Из-под ткани выпал пистолет.

Пистолет и несколько смятых бумажек. Мать твою (я вспомнилао Витьке), что это со мной? Наваждение близкого самоубийства прошло. Бумажкиоказались смятыми купюрами. Я осторожно разгладила их: четыре сотенных и однаполтаха, да вы шикарно живете, Анна Александрова, если такие бросовые суммываляются у вас в дырявых карманах.

Четыре сотенных и одна полтаха. Есть с чем начинать жить.

Неожиданно появившиеся деньги сделали свое дело: в головепрояснилось, прав Илья, я действительно алчная тварь, только деньги могутзаставить меня трезво соображать, пусть даже такие небольшие.

Я поднялась на ноги, оделась и запахнула шубу, не забывпереложить пистолет и все неожиданное богатство в целый карман.

Сначала сапоги, чтобы не замерзнуть вусмерть. Сначаласапоги, а потом все остальное.

…Здесь же, в ГУМе, пряча фиолетовый подбородок От равнодушныхпродавцов, я купила себе пару относительно дешевых сапог. Оставшихся денегхватило на колготки, кофе и пачку «Житана».

Спустя полчаса я сидела в соседней прилично обставленнойзабегаловке, грела руки о чашку кофе и предавалась нерадостным мыслям.

В активе у меня были только сапоги и сигареты. Все остальноевыглядело катастрофически. То, что я узнала о себе, не может не вызвать ничего,кроме глухой тоски. Две смерти за ночь, и все они связаны со мной. Я и самачудом избежала участи хирурга-пластика и Эрика Моргенштерна. Но это лишьотсрочка, не больше, комиссия по помилованию, возглавляемая владельцем казиноИльей, никогда не вынесет мне оправдательный приговор.