– Здравствуйте, Костя! Можно, я буду называть васКостей?

Он уже был рядом со мной и придерживал меня за рукав шубы.

– Почему вы исчезли из клиники? Что с вами произошло?Вас же пол-Москвы ищет… Главному хирургу строгач грозит…

– Видно, плохо ищут. Другие нашли быстрее. – Откуда эташуба?

– Это моя собственная шуба. Из прошлой жизни. Шикарнаябыла жизнь, должна вам сказать.

Он тряхнул меня за плечи, не обращая внимания на то, что занами зорко наблюдает пожилая продавщица.

– Вы наконец-то вспомнили?!

– Нет, – по его лицу пробежала гримаса разочарования, –я ничего не вспомнила о себе, но кое-что узнала о других. Думаю, этозаинтересует вас.

Он так пристально посмотрел на меня, как будто виделвпервые. Я тоже увидела себя его глазами: теперь я уже не была той безмозглойличинкой шелкопряда, готовой швырнуть в него банкой с гвоздиками и потерятьсознание от жалости к себе.

– Вы изменились, – наконец сказал он.

– У меня было некоторое количество времени и хорошиеучителя, – моя реплика, относящаяся вовсе не к нему (после аборта и двухубийств, которые произошли у меня на глазах, инцидент на даче в Бронницахказался невинной шуткой), почему-то заставила Лапицкого покраснеть и опуститьглаза.

– Я не имела в виду вас и ваших людей, – ободрила якапитана. – У вас есть деньги?

Лапицкий непонимающе посмотрел на меня.

– Я хочу купить книгу.

– Вы поразительный человек.

– Я сама не подозревала, насколько я поразительныйчеловек.

Взяв у капитана двадцать тысяч, я купила толстый томДиккенса, «Записки Пиквикского клуба», заранее зная, что никогда не открою ее.Мы вышли из магазина на улицу и остановились перед витриной.

– Где же шофер Виталик? – истеричная веселостьпродолжалась, и Лапицкий не мог объяснить ее природу. Он с мрачным недоумениемсмотрел на меня.

– Вы же сказали, что у нас конфиденциальный разговор.

– Простите. Что ж, поедем. Глупо мерзнуть на улице.

– Куда?

– В ваше управление я всегда успею. К вам, если жена непротив.

– Не против. Я не женат.

– Тогда берите машину.

Лицо капитана жалко сморщилось: видимо, двадцатка,уплаченная за Диккенса, была последней.

– Придется на метро, – наконец глухо сказал он…В метроон все время придерживал меня за рукав, как будто боялся, что я исчезну так жевнезапно, как и появилась. Но я не собиралась исчезать, сейчас капитан был моимединственным шансом на спасение. После того, что произошло утром, после тойнеожиданной власти над Витьком я была уверена, что он обязательно поможет мне.

Капитан жил рядом с метро «Семеновская». И пока мы доехалидо нее, пока толкались в переходах на станции, забитых продавцами газет инищими студентами консерватории с их извечной «Две Мария», решимость покинуламеня. Капитан Лапицкий повел себя со мной как порядочная скотина, даже смертьдруга его не оправдывает. Он хотел выбить любые признания любой ценой, и нетгарантии, что, выслушав все, что я ему расскажу, он не сдаст меня на рукиалчной машине правосудия…

…Однокомнатная берлога на двенадцатом этаже выдала Лапицкогос головой – ничего особенного за всю свою жизнь этот сторожевой пес незаработал: книжный шкаф во всю стену, забитый в основном специальнойлитературой по криминалистике, спартански-узкая кровать, похожая наразвороченное гнездо, пара старых кресел и журнальный столик в уныло-буржуазномстиле. На столике стояла фотография – два молодых человека, стоящих в обнимку,в снаряжении на фоне горнолыжного курорта: в одном из них я узнала самогоЛапицкого, а в другом – Олега Марилова.

И никаких занавесок на окне.

Вся одежда капитана была свалена прямо на кресла, на батареесушились носки, а над кроватью висели горнолыжные ботинки, по дизайнунапоминающие хорошего качества гоночные болиды, супердорогая вещь. Спротивоположной стены на них с состраданием взирала плохая репродукция«Любительницы абсента» Пикассо…

Значит, ты достаточно образованна, Анна. Ты даже можешьвыговорить слово «абсент»…

В комнате капитана царил первобытный хаос, и лишь в одномуглу был образцовый порядок: там расположилась стойка для горных лыж и всего сопутствующегоим снаряжения. Две пары лыж отличного качества, даже я могла судить об этом.

– Поговорим на кухне, – сразу же стушевался капитан иприкрыл дверь в комнату.

Он провел меня на кухню, еще хранящую следы внезапнопрерванного обеда: недоеденная тарелка горохового супа и нарезанное аккуратнымибрусками розовое сало.

Раздеваться я не стала, хотя в квартире было жарко и помоему позвоночнику струился пот. Длинная соболья шуба подавляла капитана, в нейя выглядела совсем другим человеком. А больничный халат сразу же вернетЛапицкому мистическую власть над пациенткой, хвост этой власти тянется еще изклиники, и капитан наверняка не забыл, как он может в отчаянии стучать по полу…

– Слушаю вас, – сказал Лапицкий, неловко убирая состола остатки обеда.

И тут я почувствовала, что не могу начать разговор.

– У вас есть водка, капитан?

– Вы вспомнили, что такое водка? – насмешливо спросилон.

– Я даже вспомнила, что мои любимые сигареты называются«Житан»… – Я вынула из кармана пачку и нервно закурила. – Вернее, мне сказалиоб этом.

– Кто?

– Тот, кто рассказал и обо всем остальном… Лапицкий неторопился с вопросами, он понял мое состояние. Из старенького холодильника«Юрюзань» была извлечена початая бутылка «Столичной» и тарелка с подсохшимсыром. Сало так и осталось лежать на столе.

– С закуской напряженка, – извинился капитан, разливаяводку в две чистые рюмки.

– Черт с ней. – Я, не глядя, махнула водку и сноваподставила рюмку. – Налейте еще.

– Наклюкаетесь, дамочка, что я с вами буду делать?

– Положите спать.

– Не положу.

– Будете устраивать пытки бессонницей? Вы ведьмастер-инквизитор.

– – У меня нет еще одной кровати. – Вторую рюмкукапитан выпил вместе со мной, крякнул и потянулся за куском сала. –Выкладывайте, о чем хотели мне рассказать.

Водка оказала свое благотворное действие – нервноенапряжение отпустило меня, и я немного успокоилась.

– Вам что-нибудь говорит имя Юлий Моисеевич Дамскер? –спросила я, в упор глядя на капитана. Лапицкий присвистнул и воззрился на меня.

– Допустим. Что дальше?

– Скажите мне, что вы знаете о нем?