Цетиус на языке земли прочитал заклинание, и из пещеры вышло ещё около десяти делверов. Они обступили меня, как гробовщики на похоронах. Толстые руки потянулись и ухватили края платформы, на которой я лежал. Когтистые пальцы делверов вонзились в камень так легко, будто это была глина. Со скрежетом, напоминающим звук ломающейся кости, камень качнулся и приподнялся на несколько сантиметров.

Они направились к устью тоннеля. Я оглянулся и увидел огромный блок красного гранита. На нём ли стояла моя плита или делверы откололи кусок во время подъёма, понять было сложно. Однако интуиция подсказывала, что эти барсуки-делверы способны ломать любые камни так же легко, как я – ветки.

Ещё несколько секунд виднелись Цетиус с отчимом, но, когда мы свернули, всех поглотила тьма. Не знаю, сколько мы шли сквозь вечную ночь, правящую под землёй, но в итоге вышли к ряду тоннелей, слабо освещённых фосфоресцирующими грибами.

Метров через сто делверы остановились у ниши в стене. Там в ожидании томилась ещё пара красавчиков. Они переговорили на языке земли, после чего «хозяева» впечатались в каменную стену и раздвинули огромные ставни, как театральный занавес. В скале образовалась маленькая комната без окон. Меня внесли внутрь и опустили на пол. Секунда – и каменная ловушка захлопнулась.

Наступила кромешная темнота. Стало трудно дышать. Я открыл рот, пытаясь закричать, но не смог. Вместо этого в меня ворвалась грязная тьма, наполняя лёгкие, забивая рот, нос и глаза. Казалось, я тону в паутине. Сознание угасло на несколько часов, а возможно, даже дней. Память о свете ушла из моего сердца. Казалось, что в тишине и глубокой ночи заперты века.

К жизни меня вернул внезапный грохот. Вначале звук был слабым, словно ветерок, мягко постукивающий в окна старого дома. Но по мере приближения настолько усилился, что окна задребезжали где-то совсем рядом. Я хотел что-то сделать, и только тогда понял, где нахожусь и что в комнате нет окон.

Сковывающий тело паралич отступил. Я сел и настроился на источник шума. Он находился где-то внизу, у ног. Я принялся его искать.

Пальцы нащупали тяжёлый камень. Одновременно я вспомнил о Спарксе, которого заточили в фонарь. Я нащупал ставни и открыл их.

Свет разогнал тьму, в сердце пробудилось пламя. Огонь вернул к жизни. Когда лёгкие наполнил яркий воздух и натиск тьмы исчез, я вернулся к полноценному существованию. Снова стал живым ребёнком огня, полным света, жизни и такой бурлящей радости, которую никогда прежде не испытывал. Внутри зажглась такая сила, что я понял, что готов к любому противостоянию.

Я был. Нет, я есть. Рождённый огнём. Наполненный огнём. Сам огонь.

Поднявшись на ноги, я протянул ладони к каменной завесе, через которую вошёл сюда, и открыл своё сердце. Языки пламени вырывались из рук, поджигая стену, по которой бежали огромные красно-золотые потоки. Это был не тот драконий огонь ярости, который разрушил мой приют на холме. Новый огонь горел чище и гораздо сильнее. Пламя не сопротивлялось, а повиновалось мне. Огненное сердце. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем пламя вспыхнуло.

Оно ревело, горело и ломалось! Падало и отступало.

Пламени не удавалось покорить камень. Даже огня сердца оказалось недостаточно. Во всяком случае, сейчас. Пламени не хватало для выполнения этой задачи. Сердце закрылось, а я упал на колени, истощённый, но не побеждённый. Я не смог сломить стену, зато знал, что и тьма не способна сломить меня, пока во мне жив огонь. Пока жив я.

– Дитя огня столкнулся с тёмными силами.

Слова, произнесённые на языке пламени, исходили от фонаря, в котором томился заяц.

– Ты проснулся. В этот раз по-настоящему. Пробудился, чтобы понять, кто ты на самом деле. Тебе ещё многое предстоит узнать о контроле, но это было прекрасно. Огонь, который служит, а не господствует.

Я грустно улыбнулся в ответ:

– Мило. Дай ему доллар, и он, наверное, сможет даже купить мне газировку. К сожалению, вряд ли это поможет нам освободиться.

Он покачал головой, в усах заплясало пламя:

– Увы. Сила камня ещё слишком велика. Но есть и другие способы побега.

– Я весь внимание.

– Настала моя очередь, дитя.

Спаркс подмигнул и залился счастливым смехом.

– Ты выглядишь чересчур бодрым для зайчика, заточённого в лампу смерти.

– Это потому, что я знаю то, что неизвестно человеку, поместившему меня сюда.

Я ещё не понимал.

– И что же?

– Что на самом деле я не твой фамильяр.

– И?

Спаркс усмехнулся:

– Пока что.

– Что?

– Я не твой фамильяр… пока что. – Он выжидательно посмотрел на меня.

– Объясни.

Спаркс закатил глаза:

– Клянусь, именно тогда, когда я начинаю верить, что ты превращаешься в яркого молодого колдуна и у тебя большой потенциал, как ты вдруг открываешь рот, и все мои иллюзии мгновенно рассеиваются.

Я приподнял бровь.

– Так и быть, – смилостивился Спаркс. – Объясню.

Он сделал паузу.

– Это игра слов, дитя. Заклинание как магия. Заклинание как написание… О, не важно. Смотри, я призван только наполовину. Значит, заклинание, связывающее меня с тобой, – это некая магическая неопределённость. Моя лампа – очень неприятная штука. При других обстоятельствах никто, кроме Оскара, не смог бы безнаказанно извлечь меня отсюда. Я не могу это сделать изнутри, а вмешательство извне меня бы уничтожило.

– Это и так ясно. Ты как кот Шрёдингера.

Одно ухо он выставил вперёд, а другое откинул назад.

– Это та странная квантовая физика, когда кошка либо жива, либо мертва внутри коробки, потому что ты пока туда не смотрел?

Я кивнул. Так вот в чём секрет!

Спаркс вздохнул:

– Нет. Даже близко нет. Это физика. Магия же больше напоминает математику. Это символы и доказательства того, что то, что может произойти, – это то же самое, что происходит. Думай обо мне как о переменной в одной из алгебраических задачек про поезда. Пока пример не решён, ты не знаешь, какое значение принимает X, а X определяет положение поезда. В данной же ситуации вызов решает, где должен быть Х.

У меня разболелась голова.

– Я плохо разбираюсь в алгебре.

– Зато я отлично. Можешь мне просто довериться.

– Хорошо. Я тебе доверяю. Что дальше?

– Ты вызываешь меня. Появляется потрескивающий шум, я выхожу, мои силы восстанавливаются. Лампа взрывается, и мы выбираемся из этого места. Как-то так.

– Погоди! Разве ты сам не противился моему вызову, не желая оказаться у меня под полным контролем?