– Так было, пока лампа не сдала меня во власть Оскара. Если выбирать между вами двумя, я бы предпочёл, чтобы ты был моим Проклятым Мастером.

– Твоим Проклятым Мастером?

Звучало ужасно. Он развёл ушами, словно плечами пожал:

– Ага. Например: «Какова ваша воля, о Проклятый Мастер?» Боюсь, это классический термин и ничего нельзя изменить.

– Если я тебя вызову, мы изменим форму общения. Я не чей-то мастер, и не важно – проклятый или нет. – И я скрестил на груди руки.

– Так вот твой камень преткновения?! Не то, что я застряну здесь навсегда? Не то, что я буду связан твоей властью, пока ты жив? А всего лишь обращение Проклятый Мастер?

Он с такой силой вцепился в собственные уши, что, казалось, вот-вот оторвёт.

– Ладно, согласен на переговоры по поводу Проклятого Мастера, но не мог бы ты сначала вытащить меня отсюда. Пожалуйста.

– Если я тебя вызову и ты станешь моим фамильяром, всё останется по-прежнему? Ты правда не против?

Я выступал против рабства. Возможно, вначале мы плохо понимали друг друга. Но теперь, когда мы стали друзьями, мне не хотелось становиться его повелителем. Я так и сказал. Спаркс вздохнул:

– По правде говоря, меня тоже не очень привлекает подобная перспектива. Но сейчас не время диктовать условия, дитя. Мы сидим в глубокой-преглубокой яме и не сможем выбраться, если у меня будет половина силы, а у тебя – половина ума. Извини за дешёвый каламбурчик. Если серьёзно, то это единственный способ, который я знаю, чтобы выбраться из лампы. Это пугает меня до чёртиков, но мы должны решиться, и немедленно. Ты со мной?

– Хорошо, но с условием, что я дам тебе волю, как только мы выберемся отсюда.

Спаркс не ответил, и я внимательно на него посмотрел:

– Или ты чего-то не договариваешь?…

Он твёрдо покачал головой:

– Э-э. Мне важно, чтобы ты сосредоточился на вызове. Это сложнее и опаснее, чем кажется. Особенно при сложившихся обстоятельствах. Ты пока не в совершенстве владеешь языком пламени. Не хочу, чтобы ошибка превратила меня в хомяка.

– Я так не играю. Ты можешь там сгнить.

– Плохой вариант. Если я зависну в лампе, ты останешься в камере, и мы всё равно будем обречены. А так есть шанс.

Я не двигался.

– Послушай, – предложил Спаркс. – Давай заключим сделку. Ты вызовешь меня. Клянусь своим именем, что расскажу тебе всё, как только выберусь из этой коробки.

Я вздохнул, потому что знал: другого варианта не будет.

– Идёт. Но как только мы выберемся отсюда, я тебя отпущу.

– Я бы предпочёл немного подождать, потому что у тебя очень важная работа. Если я останусь в твоей власти, это значительно облегчит её. Но если это твой выбор, то я… ладно, не буду спорить. Так мы договорились?

– По рукам.

Спаркс выглядел спокойным. Я поднял палец:

– Один вопрос. Почему ты раньше не учил меня использовать огонь сердца?

– Научить использовать огонь сердца невозможно. Его можно открыть, только заглянув в себя. Ты же не считаешь, что я заставлял тебя учиться волшебным приёмам ради развлечения?

– Может быть. Хотя не могу сказать, что было весело. Полагаю, ты прав.

Спаркс вздохнул:

– Конечно, прав. Можем двигаться дальше? Нужно, чтобы ты всё внимательно выслушал. У нас есть только один шанс сделать всё правильно.

Дальше события развивались стремительно. Я нашёл на гранитной плите острый край и сделал на пальце надрез. Потом кровью начертил на камне двухметровый круг и несколько идеограмм по краям. Спаркс объяснил, что сперва необходимо подготовить место для его призыва, иначе заклинание не сработает. Я радовался, что не зря потратил столько часов на изучение письменности языка огня. В конце я открыл душу и обвёл диаграмму, используя внутренний огонь, чтобы дотла сжечь кровь и связать её с камнем. Время пришло.

Я встал перед кругом на колени и заговорил на языке огня:

Я ощутил, как каждое слово, прежде чем слететь с моих губ, вспыхивает на языке.

«Пепел» вылетел изо рта и превратился в яркое пламя свечи. Оно парило в воздухе на другой стороне круга. Мерцающая слеза огня и идеограмма слова «пепел» соединились в языке огня. «Пыль» заняла позицию напротив.

«Солнце» двигалось слева, а «звезда» справа, соединяя четыре точки компаса с двумя горящими идеограммами. «Ветер» дул на северо-запад, а «дым» дрейфовал на северо-востоке. «Ясень» появился на юго-западе, а «дуб», как столб, маячил на юго-востоке.

Мгновение восемь огненных символов висели передо мной над кругом. Затем опустились на соответствующие идеограммы, начертанные кровью и привязанные к камню огнём сердца. Они шипели и взрывались, подобно огромному фейерверку или бекону на сковороде.

Шррррр!

Пшшш!

Хррррр!

Буууум!

Шипение. Вспышка. Треск.

Огни идеограмм погасли одновременно. В каменной тюрьме Спаркса пламя сверкнуло ярче молнии. Секунду спустя заяц трансгрессировал в центр круга. В фонаре образовалась огромная дыра. Густая дымка заполонила комнату и лёгкие.

Ослеплённый. Оглушённый. Задыхающийся в плотных чёрных облаках… таким я должен был себя чувствовать. Но с удивлением осознал, что дышать дымом оказалось легче, чем чистым воздухом. Глаза сияли ярким пламенем. В ушах звенело, словно там во всю мощь били церковные колокола. В кругу передо мной стоял Спаркс.

Я хотел обнять его, но до окончания ритуала не имел права. Я сдавил палец, чтобы кровь текла лучше, и, подняв руку над центром круга, отсчитал три капли на голову зайца. Они зашипели и испарились, как вода на раскалённой сковородке.

Слова сорвались с моих губ, как пламенные идеограммы, и воспарили над кругом, в котором сидел мой товарищ.

– Кровь сердца и огонь души свяжут тебя со мной.

Я ненавидел последнюю часть, посвящённую его служению. Особенно сейчас, когда я практически вытащил его из лампы. Но Спаркс предупредил, что это имеет решающее значение для успеха всей операции. Незавершённый ритуал способен вызвать самые катастрофические последствия для нас обоих.