никакого тела у вас и нет на самом деле, что вы кусок скалы, обрётший сознание.

Сознание.

Вот оно!

Это слово заставляет вас вспомнить, что вы человек. Что именно из-за наличия разума, совершеннее, чем у животных, у вас в животе тлеющие угли. Вы что-то с собой сделали. Что-то гадкое. Что-то, чего не стоило делать.

Что вы с собой сделали?!

Мысленный крик доходит до грохота снежной лавины в горах. Он заставляет вас сходить с ума, но тут вы слышите. Всё равно слышите чьё-то равнодушное и неприятно скучающе-усталое.

– И чё мы сюда припёрлись?

– Да. Действительно, на хер?

Вы замираете разумом. Именно разумом, потому что телом пошевелить так и не можете. А голос кажется вам знакомым. Очень знакомым.

– Морьяр! – пищит кто-то тоненько. – Морьяр, ты же обещал никогда не оставлять меня!

– Будем разбирать камни. Спешивайтесь.

Что-то грузное упало. Многократно. Со звоном. Затем неприятный сиплый голос.

– Верно Холща говорит, надо могилу раскапывать. Я поклясться готов, этот урод не мог помереть без заначки. Давайте вспорем ему живот и проверим?

– Ещё одну такую идею выдашь, и я тоже проверю, нет ли у тебя в кишках алмаза!

– Да, будет тебе, Сорока. Ты знаешь, за что я его не признавал. Нормальному мужику подраться, потрахаться и пожрать надо. На то и монеты в мошне. А у него не пойми что в голове сидит. Жуёт одну траву, на баб с брезгливостью глазеет, а вместо драк свяжет какую‑нибудь тварь и жилы из неё тянет. С таким кашу из одного котла сколь хочешь ешь, а другом не станет.

– А мне он нравился, – сказал женский голос и пояснил. – Мастер он был. Руки кровью пачкать не боялся и знал, как умело убивать надо.

Марви. Это Марви!

… Хм. Кто такая Марви?

– Да свой он был. По-настоящему свой! – удивился я тоске в голосе Данко. – Болтал только херни всякой много. Теперь вот навсегда жмурик замолк.

– И вы все харе трепаться! – сурово приказал Данрад. – Оттаскивайте камни. Посмотрим, точно ли там наш мертвец?

– Морьяр! – продолжала выть Элдри. – Вернись ко мне! Вернись!

Вот оно! Вспомнил. Я вспомнил!

Вновь обретённая память дала мне возможность сконцентрироваться. Усилием воли я уменьшил вес камней, щедро на меня наложенных, и, резко вытягивая руки вперёд, так, что булыжники покатились в разные стороны, сел со словами.

– Ребята. Я здесь, ребята!

При этом я открыл глаза, но на них так долго давил тяжёлый вес, что зрение пришло в более-менее приемлемое состояние через секунд десять только. И потому всё, что я мог рассмотреть сначала, так это размытые пятна человеческих тел и какие-то серые палки возле носа. Подобный казус меня и спас. Я замер, стараясь сосредоточиться. Постепенно очертания стали более чёткими. Передо мной предстала картина маслом – уйма перепуганных бородатых мужиков с оружием наголо, целились в меня мечами, а Марви, поодаль, крепко удерживала Элдри. Глаза у всех были с плошки. А палец побледневшего Данко так трясся, что вот-вот бы спустил в меня стрелу с тетивы.

– Твою мать, Странник, – медленно выговорил Данрад, недоверчиво оглядывая меня тяжёлым взглядом. – Ты чё? Живой, что ли? Чего, ядрёна вошь, в могиле разлёгся?

Мне было тяжело говорить. Живот и лёгкие всё ещё сильно болели. Горло словно сдавило. Поэтому я, раздумывая, стоит ли использовать орденский язык жестов или нет, выразительно уставился на свои ладони – мозолистые и расцарапанные камнями до крови.

– Как чё разлёгся? Его в этом Озриле совсем не балду пинать заставляли. А эта скотина завсегда найдёт любой способ, чтобы не вкалывать!

Да. Ехидство Данко не оставляло никогда. Даже когда он был полумёртв от страха. Но, в принципе, такой ответ не далеко уходил от истины. Так что я поднялся на дрожащие ноги и левой рукой настойчиво отодвинул от себя лезвия мечей.

– Живой я. Мёртвым не хочется пить.

Мне нервно подали флягу. Я начал жадно глотать воду, а потом осмотрелся. Вокруг вечерело. Небо окрасилось розовым, намекая, что заря будет особенно красивой. В траве стрекотали кузнечики. Поодаль стояло несколько деревьев, одно из которых оказалось яблонькой. Вокруг стволов отцветала белым цветом малина. Малинник был густым, но за ним всё равно виднелись далёкие сторожевые башни Озриля. С такого расстояния их лучникам все мы казались только крошечными букашками. И это было хорошо потому, что…

– О, у вас и лопата есть, – увидел я инструмент в руках Окорока и наконец-то избавился от немоты. – Отлично! Тут надо яму выкопать. Вот прямо здесь, подо мной.

– Чтобы ты в потусторонний мир всё-таки провалился? – поинтересовался Сорока, поправляя меч в ножнах, но я его проигнорировал. Меня переполняло счастье. Вот ещё на такую ерунду размениваться!

Ах, как же всё замечательно вышло! Ещё немного и этот подлый маг крови окажется в моих руках! Я вызнаю у него всё, что хочу, а затем придушу. Не будет никакой крови. Джинири вынужденно покинет эту реальность мира, мне не придётся заключать контракт, сотни пикси не родятся, а Арнео станет прямо-таки осчастливлен! Я укажу ему на заразу, безнаказанно творящуюся у него под носом.

О, как он будет посрамлён!

Я прям уже примерял на себя лавры героя. Дело оставалось за мелочью – найти того, кто будет копать за меня.

– Нам надо достать тело Бронта… Окорок, начинай. Минут через двадцать тебя сменят.

Умный вояка не пошевелился. Даже на главаря не взглянул. Знал, что не мне отдавать такие приказы. Данраду тоже моя самодеятельность не понравилась. Он скрестил руки на груди и задал каверзный вопрос.

– Зачем с этим связываться? Сколько золота может принести гнилой мертвец?

– Морьяр! – меж тем взвизгнула Элдри и наконец-то крепко обняла меня.

Я сделал вид, что очень занят поглаживанием по светловолосой головке, пока на самом деле думал, что ответить. Денег тут было не отрыть точно. Удобоваримая ложь в голову не приходила, а правда… А правду говорить было нельзя – клятва призывала меня покамест молчать об ифрите. Да и рассказывать о пыльце пикси Данраду никак не стоило. Он мог бы возжелать глупой опасной власти, сам захотел бы её использовать, а это всё‑таки всемирно запрещённое вещество. И в истории с ним я видел себя исключительно уничтожителем оного. Иначе вместо видевшейся мне благодарности Арнео я запросто получу приговор на изгнание. Выкинет бог меня на дороги междумирья, а выжить на них с той силой, что я нынче обладаю, невозможно. Не хотелось мне так умирать.

И вообще никак умирать не хотелось.

– Хорошо, – смирился я и протянул дрожащую мелкой дрожью руку к лопате. –