РВ употребляется немногим менее 200 раз, не говоря о производных от этого слова и сложных слов с этим элементом[400]) отмечаются прежде всего. В этих описаниях, где колесница и Солнце не только обладают общими атрибутами и предикатами, но и непосредственно сравниваются друг с другом, колесница “космологизируется”: она тоже как бы элемент творения, а само мироздание выступает в образе “космической” колесницы[401]. Ср.: âçu- “быстрый”, rbhvas- “умелый”, “искусный”, govid- “находящий коров”, ghrtâvat- “полный жира”, titra- “яркий”, “блестящий”, “пестрый”, jâvîyas- “более быстрый”, tricakrâ- “трехколесный” (о колеснице Ашвинов), dyumât- “сверкающий”, dravâdaçva- “(влекомый) бегущими конями”, dhürsâd- “сидящий у дышла”, brhât- “высокий”, mânojavas- “быстрый, как мысль”, manoyuj- “запрягаемый мыслью”, yu- “едущий”, ruknun- “светлый”, “блестящий”, vâsumat- “имеющий богатства”, viçvârüpa- “имеющий разные цвета”, vîdupavt- “обладающий крепкими ободьями”, vrsanvat- “мужественный”, çyenâpatvan- “летящий, как коршун”, sacana- “оказывающий помощь”, samänayojana- “одинаково запрягаемые”, sâsni- “добывающий богатство”, sukhâ- “удачливый”, suaçva- “имеющий прекрасных коней”, hâriyoga- “с упряжкой из буланых (золотистых) коней”, hiranyapraüga- “с золотым ярмом”. Этот набор эпитетов при rätha- и восстанавливаемый по двучленным сложным словам набор предикатов при этом же слове позволяет судить об объеме и разнообразии поэтической образности колесницы и — более того — о далеко идущей метафоризации в употреблении этого слова. Конечно, rätha- — колесница, но не только реальная; она все то, что способно к выражению смысла как “переводу” его из одной сферы или узуса в другую. Поэтому для ведийских певцов слово, речь, гимн, сам ритуал в целом тоже колесница — rätha-, способная к выражению смыслов, а сам певец — плотник — tâksan-, творящий эту колесницу[402] (ср. англ. vehicle “повозка”, но и “проводник” и — дальше и глубже — “средство выражения”). В этом контексте состязание певцов подобно состязанию колесниц, а образ колесницы — своего рода символ и мера всего, что имеет выражение в слове. И когда в мандале IX певец сравнивает мчащийся через цедилку сок сомы со стремительно рвущейся вперед колесницей, нужно помнить, что за этой на первый взгляд изощренной образностью — простые, хотя и глубоко лежащие основания, и что у колесницы в РВ высший, божественный статус: как и Väc — Речь в гимне X, 125, колесница несет на себе и самих богов, ими выражая отдельные смыслы, а всем их набором — совокупный смысл текста.

“Под-словарь” колесницы или — шире — “колесных” средств передвижения (“сообщения” — слово, подходящее и для узко-”транспортной” и для информационно-семиотической стороны проблемы) подробно разработан, тонко дифференцирован и вполне профессионален, чтобы за словами увидеть вещи, а за отдельными вещами — целую картину и чтобы за ведийским слоем обнаружить архаичный индоевропейский (названия колесницы, колеса, оси, ступицы-втулки, дышла, упряжи и т.п.). Ср. cakrâ- “колесо”, âksa- “ось колеса”, ara- “спица колеса”, äni- “чека”, upadhi-, “часть колеса между ободом и втулкой”, nabhya- “ступица колеса”, “втулка”, näbhi- “втулка”, khâ- “просверленная втулка колеса”, “отверстие”, pavt- “обод колеса”, pradhi- то же, nenu- то же, upabârhana- “валик”, “подушка” (на колеснице), upabârhanî- то же, gârta- “сиденье”, “высокое место для стояния на колеснице”, vandhur- “сиденье”, “место для стояния”, vandhura- то же, kôça- “кузов колесницы”, âdhiratha- “груз на колеснице”, îsâ- “дышло”, dhur- то же, prâüga- “передняя часть развилки дышла”, pratidhi- “поперечные планки на дышле”, ràbhi- “вага”, “жердь”, yugà- “ярмо”, “упряжь”, prâyukti-, prayuj-, niyut- то же, kaksiä- “подпруга”, nidäna- “привязь”, “недоуздок”, samdäna- “недоуздок”, syüman- “ремень”, “недоуздок”, sétu- “путы”, “веревки”, abhïçu- “повод”, “узда”, raçanâ- “поводья”, raçman-, raçmi — то же, samvânana- “ярмо”, gô- “ремни из коровьей кожи”, v'ânî- “трубка”; “два подвижных рычага, к которым пристегивают коней” (Dual.); ânas- “повозка” (для женщин и груза), yäna- “повозка” (Ашвинов, ср. IV, 43, 6), yäma- “повозка” (утренних зорь. V, 51,4; Марутов. VI, 66, 7), chadts- “верх повозки”, “покрытие”, “козырек”, chardts- то же (: chad- “покрывать”), açvâjàni- “бич”, “кнут” (açva- & aj- “понуждать лошадь”), âstrâ- “стрекало”, mrksâ — “скребница”. — Независимо от решения дискуссионного вопроса о том, знали ли в Древней Индии море (речь идет о ведийских племенах), в РВ отмечены nau- и riävä в значении “лодка”, “ладья” (ср. I, 97, 7-8: nâvéva päraya ... sânah sindhum iva nävayäti paryä svastaye “перевези, как на лодке... как на лодке через реку, перевези нас на благо”); в связи с темой моря и Варуны nâu- обычно понимают как корабль, челн, ср. VII, 88, 3 и др.), plavâ- “лодка”, aritra- “весло” (: ar-), dru-, то же (букв. — “деревянное”), — слова, также принадлежащие к старому индоевропейскому наследию[403].

Ведийские арии проводили свою жизнь не только в повозке, их “передвижном” доме, но и “на земле”, в “неподвижном” жилище. Обращает на себя внимание, что словарь “жилища” несравненно менее разработан, чем словарь “повозки и колесницы”, и не входит в подробности. Дело здесь, видимо, заключалось в том, какова была относительная оценка жизни “в движении” и жизни “на одном месте”. Похоже, что этот второй (“неподвижный”) модус жизни рассматривался как вторичный, в значительной степени вынужденный и поэтому менее престижный — победа, добыча, слава, честь связывались не с ним, но с первым модусом — жизнью “в движении”, сопряженной с риском, но обещающей большее, чем то, чего можно добиться за максимум полугодовую оседлую жизнь. Эти соображения имеют, конечно, лишь относительный характер, но все-таки они, кажется, могли быть подтверждены и тем, что та традиция, которую принесли с собой ведийские арии, вступив в северо-западную Индию, и соответствующая этой традиции организация ранневедийского общества (“военная демократия”) должны были ориентировать скорее на риск, чем на более спокойные и надежные, но менее заманчивые варианты. Гимны РВ в значительной степени отражают начинающийся кризис основ старого ведийского образа жизни и предвещают необходимость нового выбора. Заключительный гимн РВ (X, 191) выдвигает идею единства, договора, которая, очевидно, предполагает тягу к стабильности и надежности, полнее обеспечиваемую оседлой жизнью. Однако гимн единения — отклик на призывы, идущие из будущего, а пока оседлый быт призрачен, и твердой опоры-поддержки (ädhära-) в нем не находят.

Этой духовной ситуации как раз и соответствует довольно слабая и “приблизительная” привязанность к “родному пепелищу” — к дому-жилищу как предощущению чувства “малой родины”. Словарь “жилища” действительно скуден и, более того, в главном — в понимании и обозначении дома он обнаруживает ориентацию не столько на пространственно и материально устойчивое и неподвижное, сколько на социальный акцент как таковой. Ранее об этом говорилось в связи с gräma- как обозначением не столько деревни-поселения, сколько деревни-населения. Похожая ситуация может предполагаться и для дома — dam-, dama-, grha-,