из них? Хотя не факт. Это его Валера заметил сейчас. А может быть он давно за мной ходит. Внимание, старший лейтенант Куприянов, быть начеку».

– Спасибо тебе, Валера, – поблагодарил Жукова Василий. – Ты молодец. За вещами я вернусь скоро.

Явиться в Немчиново Василию надо было завтра, а сегодня он пошёл к Любе. Она его ждала. Люба ещё не знала, что Василия сослали далеко в районный центр и что теперь видеться они будут редко. А может быть, очень редко. Как бы там ни было, но жизнь менялась и ничего с этим не поделаешь.

– Это чертовщина какая-то, – возмутилась Пожарская после того как Василий рассказал ей о своём переводе в участковые. – Как так можно поступить?!

– Да, я тоже считаю, что это несправедливо, – сказал Куприянов. – Но мне ничего не остается, как смириться с этим.

– Смириться?

– А что? Ты предлагаешь обивать пороги начальства и просить о «помиловании»? Я по-другому устроен. Я этого делать не буду.

– Вот как.

Люба скрестила руки на груди и отошла к окну. Она молчала какое-то время. Видимо обдумывала то, что услышала от Куприянова.

– Хорошо! – вдруг повернувшись, резко сказала она. – Ты не хочешь обивать пороги. Ты не будешь добиваться справедливости. Ты просто уедешь от меня в свою деревню и будешь там спокойно коровам хвосты заносить. Это твой выбор. Хорошо.

– Послушай, Люба, получить нужный результат здесь и сейчас это не самый хороший выбор. Можно, конечно, топать ногами, скандалить, угрожать и умолять. Но лучше взять время и не словами, а делами доказать свою правоту. Я считаю, так будет правильно.

– Ну и считай, счетовод Куприянов. Я бы на твоём месте уволилась. У тебя хорошее юридическое образование. Ты что, в таком большом городе себе работу не найдёшь?

– Из милиции я не уйду. Не для того я туда шёл, – Василий сказал эту фразу тихим голосом, но очень твёрдо, давая понять интонацией, что дискуссию пора заканчивать.

В этот момент Люба поняла, что сдвинуть убеждения Куприянова у неё не получится. Да и думала она во время этого разговора не о Василии и не о его милицейской карьере, а о себе и своём благополучии. Она любила этого человека. Пожарская не хотела отпускать Василия. Куприянов создавал в её жизни какой-то другой мир, простой, честный, добрый. Рядом с ним было легко, потому что не надо было притворяться, играть, напрягать свою сущность. Можно оставаться самим собой. И потом, Куприянов мужчина. Не просто особь мужского пола, а мужчина, в самом ярком понимании этого слова. Люба стояла, прислонившись к подоконнику, и размышляла: «Ты счастлива, Пожарская. Счастлива от того, что он с тобой рядом и ты его любишь. Ты встретила свою любовь, настоящую, понимаешь? Если можешь среди ночи побежать за лекарством, если с утра готовишь ему завтрак, если вместо претензий просто поцелуешь и пожелаешь удачного дня – это и есть счастье. Только для этого нужно любить. Не за что-то, просто так. Любить ради любви. Ты его любишь. А он завтра уедет. Он не хочет бороться с системой даже ради тебя, Пожарская. Он советский. Его будут мутузить, несправедливо унижать, а он всё равно будет им служить. И уже ничего с этим поделать нельзя. На таких как он держится эта страна. Даже если эта страна исчезнет, Куприяновы всё равно останутся. Они будут делать своё дело при любых обстоятельствах. Ему можно позавидовать, но я не буду. Я хочу жить по-другому. Я хочу, чтобы никто не мог разлучить меня с любимым человеком, чтобы я сама распоряжалась своей жизнью, чтобы у меня всегда был выбор. Он не останется. Он уедет. Он сделает по-своему. Я и моё мнение для него вторично. Господи! Как больно. Как больно понимать, что я ничего не могу сделать. Да, тётя Рита была права, я слишком с ним срослась. Рвать по живому это очень больно».

– Оказывается, Василий, – вслух продолжила свои мысли Люба, – мы с тобой разные люди. Ты не хочешь прислушаться ко мне, к моему мнению. А я считаю, оно правильное. Тебе надо расстаться со службой. Тебя не ценят. О тебя вытерли ноги и вышвырнули. Они лишают нас друг друга. Ты это понимаешь?

Ни один мускул не дрогнул на лице Куприянова. Он сидел спокойно, положив ногу на ногу. Во взгляде его не было ни нервозности, ни беспокойства. Любе показалось, что Василий её просто не слышит. Но он хорошо её слышал.

– Мнение, – спокойно произнёс Василий. – Чьё мнение правильное, а чьё нет? Кто это определяет? Исхожу из того, что моё мнение правильное. Я могу сказать тебе одно: мне очень тяжело уезжать от тебя так далеко. Это правда. Ты знаешь, что я никогда не вру тебе. Я люблю тебя, и я вернусь к тебе. И это тоже правда. Нужно потерпеть какое-то время.

– Ключевое слово: какое-то.

– Да. Я точно сказать не могу. Может быть это будет месяц, а может год. Но если ты не готова ждать, значит это… – Куприянов замолчал. Он не хотел обижать Любу, говорить обидные слова.

– Можешь не продолжать. Я всё поняла.

Люба прищурилась и вонзилась в Василия колючим, пронизывающим взглядом.

– Нет смысла продолжать этот разговор дальше, – сказала она, выходя из комнаты. – Счастливого пути. Захлопни за собой дверь.

Василий сожалел, что последняя его фраза испортила сегодняшний вечер. Он рассчитывал на другое. Но как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Сегодня сложилось так. Он надел туфли и ничего не говоря, вышел из квартиры. Была уже глубокая ночь. Василий сел на лавочку у подъезда и начал думать, куда ему теперь податься. Автобус в Немчиново поедет только утром. Надо было где-нибудь провести эту ночь. В свой бывший кабинет в управлении его теперь не пустят. К Валерию тоже не вернёшься. Последним вариантом оставался Андрей Подгорный. Друг всегда придёт на выручку. Василий поднялся и направился тёмным переулком к проспекту. Там даже ночью можно было поймать машину и доехать до дома Подгорного. Куприянов уже дошёл до угла Любиного дома, как вдруг ему показалось что там, в глубине тёмной улицы прижалась к стене здания какая-то фигура. Василий остановился и вгляделся в темноту. Он простоял так минуту. Ничего не заметив и подумав, что ему показалось, двинулся дальше.

– Вася! Вася! Подожди, – услышал Куприянов Любин голос сзади себя. Обернулся. К нему, в домашнем халатике и тапочках бежала Люба. Она обняла Василия. – Прости меня, любимый, прости.

Василий, держа в одной руке чемоданчик, другой крепко прижал женщину к себе и прошептал ей на ухо:

– Это ты меня прости. Я был груб. Больше такого не повторится.

– Пойдём, – сказала Люба и, взяв Василия под руку, повела его к себе.

Тогда ни Пожарская, ни Куприянов не знали, что Люба остановила Василия в двадцати метрах от его смерти. Там в переулке, за кустом акации, Василия ждал нанятый Терёхиной убийца. Но сложилось так, что любовь спасла жизнь сыщика. Правда об этом он не узнает никогда.

Утром Василий осторожно откинул простынь, чтобы не потревожить сон любимой женщины и сел на край кровати. Он думал о том, что будет дальше. Как часто он сможет видеться с Любой, и сможет ли вообще? Куприянов взял с тумбочки часы. Цифра даты уже перескочила на первое июля. Стрелки показывали пять пятнадцать. Пора собираться и ехать на автостанцию.

ГЛАВА 20

1977 год. 5 мая. 11:23

— Участковый уполномоченный Куприянов слушает, – подняв трубку старенького телефонного аппарата, привычной фразой ответил Василий.

– Василий Иванович, – прозвучал радостный голос Виктора Рыбака в трубке, – я за тобой машину послал.

– Какую машину?

– Служебную.

– Зачем, Витя?

– Тебя с нетерпением ждут в отделе кадров. Генерал сказал срочно доставить Куприянова.

– Витька, ну-ка выкладывай, что случилось.

– Не могу. Приедешь сюда – узнаешь.

– Не приеду. Ты меня знаешь. Пока не узнаю