я бы раскусил «академика». А так меня Богатько использовал вслепую. Пойди туда, принеси то, постой здесь. Он и местных оперов не жаловал. Всё загрёб под себя. Через пару дней Богатько выдаёт распоряжение: едем в Кабардинку. Спрашиваю: чего там? Зачем туда ехать? Какие меры предосторожности надо принять? Ответ: операция засекречена. Делай, что я говорю. Всё!

– Слушай, Василий, я не думал, что он такой дилетант.

– Не то слово. Я пошёл к местному начальнику розыска. Тот мне говорит: операция ваша, я вмешиваться не буду. Людей выделю, а в дела Богатько не полезу. Никита своим чванством всех настроил против себя. Ладно, это всё лирика. Утром поехали в Кабардинку. Дом на окраине. С одной стороны лес, с другой гора. Меня с двумя постовыми Богатько отправляет на позицию в лес. Сам с двумя местными операми и с конвойным идёт в дом. Через пятнадцать минут слышу выстрелы внутри, шум. Выбегает Никита с пистолетом, орёт: «Побег! Побег!». Я постовых оставляю на месте, сам бегу в дом. Там труба. Такая картина: открыта крышка погреба. В погребе двое оперов пытаются освободить из какой-то щели руку конвойного. Тот бледный, видать ему больно, а может быть и ранен. Сразу стало понятно, что Гарибальди ушёл через эту щель. Богатько как раненый поросёнок мечется в панике по двору и орёт. Хоть санитаров вызывай.

– Так Гарибальди что, был без наручников?

– Что ты!? В наручниках. Пристёгнут к конвойному. Но ты этого Гарри помнишь? Он же худой как стручок. Спустились они в погреб. Опер проверил помещение. Всё нормально. Дальше Гарибальди говорит Никите: вот за этой стеной моя лаборатория. Там инструменты и часть похищенного. Открывает щелку и нырь туда. Конвойный в два раза толще Бальдина. Он в щель не пролазит. Бальдин зажимает руку сержанта тяжёлой железной дверью. Тут выхода нет. Либо ключ от наручников, либо отрублю руку конвойному. Богатько наделал в штаны тут же. Выхватил пистолет у конвойного и в щель эту прицелился. Благо опер его остановил. Жизнь сержанта говорит дороже, чем этот чмырь. Опер ключи Гарибальди передал через отверстие, тот отстегнулся и тишина. Дверь ни туда и ни сюда. Сержант уже сознание теряет от боли. Я быстро метнулся к «рафику», схватил домкрат и в подвал. Кое-как смогли домкрат приспособить, дверь немного отодвинуть и руку конвойного вытащить. Пострадал парень, конечно, сухожилия ему повредили. Бальдин чем-то дверь подпёр, так мы в подземелье попасть и не смогли.

– Как не смогли? – удивился Подгорный.

– Так. Вызвали сапёров. Те только к вечеру заряды пристроили. Рванули. Железка эта с петель слетела, но часть свода обрушилась. Пока разгребли всё это, уже глубокая ночь. Гарибальди ушёл. Ход у него был. Никакой лаборатории там, конечно, не было. Ход был метров пятьдесят. Выходил в овраг в лесу. Он спокойно этим оврагом и ушёл. Но это не главное. Главное то, что Богатько выкрутился из этой задницы. Виноваты оказались все. И я в том числе.

– Слушай, я ещё тогда, когда за документами в город вернулся, подумал, как этот пузырь остался в должности. Мне Виктор рассказал, у меня волосы дыбом встали. Ну думаю, может какие-то подробности до меня не дошли. Не стал я тогда вникать. Сам помнишь, какая была обстановка. Тебя вообще куда-то заслали. Честно думал, что ты уволишься.

– Не ты один так думал.

– Если так дело было, то за что тебя-то из отдела в район перевели?

– Богатько в рапорте указал, что я не выполнил его распоряжение и не проверил заранее объект.

– Ты же ему предлагал?

– Я-то предлагал, но устно. А у Никиты всё на бумажке. Он свой план операции к рапорту приложил и оказался белый и пушистый. А мы, все остальные, в костюме какашки. Ты же понимаешь, Андрей, что начальники всё прекрасно понимали. Они видели, что за фрукт Богатько, но пока за его спиной стоял Кононенко, никто не рыпался. Мне так в кадрах и намекнули – терпи, рано или поздно справедливость восторжествует. И поехал я участковым в Немчиново, пьяных мужиков успокаивать, украденных кур искать и несунов колхозного имущества стращать. Вот так, Андрюха, друг сердешный.

– А как тебя в управление вернули?

– Меня, Андрей, не просто в отдел вернули, а предложили занять должность Панкратова.

– То есть, Богатько?

– Нет. Я Богатько за начальника отдела не считаю и никогда не считал. Он вредитель. Слава Богу, Никита своё получил. А ведь мог и дальше всё вокруг себя разрушать.

– Так что всё-таки произошло? За что этого карьериста слили?

– Не могу тебе сейчас сказать точно. Там было всё очень мутно и непонятно. А тогда он действительно влип по самые помидоры. Я не буду сейчас тебе рассказывать эту историю. Она оказывается, ещё не закончилась. Но как всё выясню – расскажу.

1976 год. 30 июня. 18:35

– Да, негусто у тебя с вещами, – сказал Валера, смотря на небольшой чемодан и маленькую сумку в руках у Василия.

– Валера, здесь мои зимние вещи, – пояснил Василий. – Можно я пока у тебя их оставлю. Я не знаю, где там буду жить, в Немчиново. Как устроюсь, заберу.

– Да конечно, оставляй, – отозвался Жуков. – А то, может быть не сдавать пока комнату? Вдруг вернешься скоро?

– Нет, Валера. Скоро я не вернусь. Так что сдавай комнату.

– Жаль, – с грустью сказал Жуков. – Привык я к тебе, Василий, за столько лет. Я тебя и за квартиранта не принимал. Ты мне как родственник.

– Не грусти. Свидимся ещё.

Куприянов крепко пожал руку Валере и направился к калитке. Потом вдруг остановился, обернулся и спросил Жукова:

– Валер, и всё же мучает меня один вопрос. Помнишь тот вечер в театре, когда у тебя примерялась Пожарская?

Валера как-то неопределённо пожал плечами.

– Ну когда я тебя про журнал этот американский спрашивал, – пытался вернуть память Жукову Василий.

Модельер опять покачал головой. То ли не мог вспомнить, то ли не хотел. Но Куприянов не сдавался.

– Валера, вспомни, для меня это очень важно, откуда в твоей мастерской появился этот журнал?

– Не помню. Я даже не представляю, о чём ты говоришь.

«Видно, что врёт, – подумал Василий, глядя на то, как ведёт себя Валера. – Ну и бог с ним. Скорее всего, это не тот журнал. Не может Валера быть замешан в этих кражах. Поди промышляет левыми заработками и боится, что я его сдам. А из журнала тырит фасоны. Ладно, Валера, живи спокойно».

– Ну не помнишь, так не помнишь, – отпустил ситуацию Куприянов. – До свидания.

– Василий, – окликнул уходящего Куприянова Жуков, – я забыл тебе сказать. Ты когда уехал в командировку, тут парень какой-то крутился около моего дома. Я его приметил, потому что не наш, вовсе не местный.

– И что? Подозрительный? Опиши, как выглядит.

– А чего описывать. Я его нарисовал.

– Показывай.

Валера исчез в доме и через секунду появился, протягивая Куприянову набросок карандашом.

– Вот. Я бы сказал один в один, – с удовлетворением сказал Валера.

Куприянов глазам своим не верил. На чёрно-белом рисунке был изображён Болт. Теперь-то Василий знал его лично в лицо.

– Я его спросил, что он здесь ищет? Он сказал, что хочет снять комнату подешевле. Будто знал, что ты скоро съедешь.

Василий ничего не ответил. Он с согласия Валеры забрал рисунок себе. Сыщик понимал, что на этой улице Болт мог искать только его, Василия. «Но зачем я ему? – думал Василий. – И как он меня нашёл? Неужели он вычислил меня в поезде? Нет! Этого не может быть. Там всё прошло гладко. Значит вывод только один: кто-то из банды знает, что я занимаюсь этими кражами. Ха! Занимаюсь. Занимался, пока Богатько не влез своим свиным рылом. И, тем не менее, если за мной начали следить, то я подобрался слишком близко. К чему я мог подобраться близко? К старику, к машине, к гриму, к театру, к районным театрам. К районным! Судя по времени, Болт появился тогда когда я начал шерстить районные театры. Но какой