Правительство провинций в мусульманской монархии означало их финансовую администрацию, и ее реформа была одной из главных целей деятельности Умара II. Однако не так уж просто составить себе ясное представление о мерах, которые он предпринял в вопросах налогообложения. Концепции его реформы, которые выдвинул Альфред фон Кремер и с которыми согласился Август Мюллер, запятнаны фактологическими ошибками.

По Кремеру и Мюллеру[132], Умар II был вынужден осуществить реформы в налогообложении только с целью возвращения к первоначальной идее. Они говорят, что образцом для него был первый Умар, к чьей системе он хотел вернуться и убрать все искажения, которым она подверглась в правление предыдущих Омейядов. Тогда возникает предварительный вопрос: каков был характер этого образца, который и что поэтому ее и надлежит исполнять. Но Бог недвусмысленно показал правоверным, как именно он желает, чтобы был управляем халифат, когда через посредство своих слуг Абу Бакра и Умара сначала подчинил исламу мятежных арабов, а потом и всю Персию, Сирию и Египет. Таким образом, идеалом Умара стала не более чем механическая копия того устройства, которое даровал государству первый Умар, а его недостойные наследники исказили в самых важных ее чертах своими безбожными переменами. Если же вспомнить, что эти перемены вводились не по причине субъективного произвола, а под влиянием неумолимых обстоятельств, становится очевидно, что устаревшие принципы годились для государства Абдул-Малика и аль-Хаджжаджа как для собаки пятая нога. Однако ни малейший проблеск подобного осознания не освещал трогательно набожной уверенности этого удивительного человека. Итак, вскоре после своего прихода к власти он повелел отменить указ аль-Хаджжаджа, согласно которому принявшие ислам новые подопечные племен должны были по-прежнему уплачивать в пользу казны подушный налог. Поскольку из-за этого те иноверцы, которые перешли в ислам, снова оказались в выгодном положении, благочестивый правитель, организовавший одновременно во всех провинциях энергичную миссионерскую пропаганду, вскоре с ликованием и удовлетворением увидел, что на Востоке и Западе число правоверных возрастает миллионами. Пусть сначала это было всего лишь притворное обращение, но не следует забывать, что с самого начала по закону Мухаммеда вероотступничество наказывалось смертью, и поэтому отступление становилось невозможным для тех, кто уже примкнул к последователям Корана. Таким образом, во втором поколении они уже в основном состояли из добрых мусульман, и преобладание верующих в Аллаха над приверженцами других вероисповеданий действительно весьма усилилось благодаря указу Умара. Однако это очень дорого обошлось казне, и после второго указа убытки ее лишь увеличились сверх всякой меры. Это, во всяком случае, со всей ясностью понимал даже сам Умар, а именно что восстановление старого запрета правоверным на владение землей неосуществимо, по крайней мере в виде требования возвращения всех имений, приобретенных в провинциях за период более чем 70 лет. По многим причинам это было неосуществимо даже с технической точки зрения, по крайней мере никто не пытался осуществить этого чрезвычайно опасного эксперимента. Однако начиная с 100 года мусульманам все же было запрещено приобретать какие-либо новые земли и имения, и халиф, чтобы отменить равенство правоверных и подопечных членов племен, противное его ортодоксальным убеждениям, решил взимать с этого незаконно полученного имущества владельцев-мусульман не харадж, который они были он хотел скопировать? Здесь, в частности, приходят на ум две меры, которые можно проследить до первого Умара. Говорят, что он разрешил арабам приобретать земельную собственность в покоренных провинциях и приказал, чтобы после обращения подданных, то есть покоренных неарабов, новообращенные освобождались только от подушного налога, а не от налога на возделываемую землю. Фактически же он не сделал ни одного ни другого.

По Божьему завету и справедливости всю землю, приобретенную за счет завоеваний, следовало разделить между арабскими воинами, которым она принадлежала по праву добычи. Однако, исходя из практических соображений, она, конечно, не была разделена и перешла либо в государственную собственность, либо стала подчиненной территорией ислама. Казне или правителю отходили те имения, которые их прежние владельцы освободили и сдали без борьбы, – имения членов правящей династии, знати и неотчуждаемое имущество, например почта и храмы зороастрийцев. Эти владения (савафи) были весьма обширны, особенно в тех провинциях, которые обычно представляли наибольшую важность с финансовой точки зрения[133], в частности в Ираке (Ас-Саваде). С другой стороны, то, что было с боем захвачено арабскими войсками, считалось коллективной собственностью мусульман и оставалось во владении побежденных после выплаты дани. Итак, дань как доход фактически ежегодно должна была делиться между законными владельцами капитала, но государство присвоило ее единолично и выплачивало мусульманским воинам лишь фиксированные пенсии, определяя их по собственному усмотрению. Таким образом, различие между двумя типами земельного имущества стерлось и доходы от обоих одинаково стекались в казну. Такое положение дел окончательно оформилось во времена великих завоеваний, и Умар I либо ввел его, либо узаконил как уже фактически существующее. Однако он не пошел так далеко, чтобы запретить частным лицам владеть землей, облагаемой данью. Общий запрет арабам на владение землей в провинциях так и не был введен. Как и сам пророк, его преемники, не исключая Абу Бакра и Умара, обладали полным контролем над государственными землями и жаловали участки (катай) в награду отличившимся подданным, причем, скорее всего, в качестве не ленов, но аллодов, и именно благодаря этому Али, Тальха и аз-Зубайр нажили огромные владения. Кроме того, все арабские воины в Мусуре были по факту владельцами имений и им принадлежали не только их дома и поля, но и участки земли в окружающих деревнях. В царствование Умара I они, безусловно, ставили на первое место войну и добычу, но в последовавшие затем более мирные времена ситуация изменилась. Страсть к присоединению владений и земли пробудилась у них еще в языческие времена, и ислам с Мухаммедом не только не обуздал ее, но, напротив, подстегнул и, естественно, придал ей дополнительную силу во времена завоевательных войн. Старый закон, по которому еще не занятая земля становилась собственностью того, кто начинал ее возделывать, действовал не только в Аравии, но и в провинциях и там активно проводился в жизнь. Однако страсть к приобретению земли не останавливалась даже перед участками хараджной земли, принадлежащими завоеванным крестьянам, поскольку они часто переходили в руки арабской знати в результате законного приобретения или менее уважаемыми способами, да и вообще ни из чего не следует, что это было запрещено для них законом. У Умара I не было мотивов возражать против порядка, который в его время едва сложился и во всяком случае еще не привел ни к каким вредным последствиям.