– Прости, Андрей, это не хитрость, но лишь свойствахарактера. Я просто-напросто сдержанный человек, может быть, даже и тяжелодум.Конечно же, я думаю о СОСе. Если молчу, это вовсе не значит, что мне это неинтересно, не важно. Однако, ты уж прости меня, Андрей, еще более важным дляменя – в свете будущего, конечно, – кажутся сомнения полковника Чернока.

Тут настала очередь Лучникова показывать аналогичные«свойства характера», то есть попытаться скрыть изумление, более того,некоторое даже ошеломление, попытаться вынырнуть из того состояния, которое вбоксе именуется словечком «поплыл». Марлен же Михайлович очень мягко, явно даваявозможность собеседнику скоординироваться, пересказывал между тем вчерашнюю ихбеседу с Черноком в кафе «Селект» на бульваре Монпарнас.

– Понимаешь ли, Андрей, мы знаем полковника Чернока каксамоотверженного русского патриота, знаем, что он предан ИОСу не менее тебясамого, но вот ведь и он сомневается относительно перемены «миражей» на «миги»,задает вопрос: понадобятся ли Союзу в будущем такие летчики, как он, а, сталобыть, мы можем только себе представить, сколько вопросов подобного рода,сколько сомнений в душах тысяч и тысяч островитян, не столь цельных, нс стольидейных, как Александр Чернок.

Лучников налил себе коньяку. Рука, поднимавшая бокал, ещеслегка дрожала, но опустилась она на стол уже твердо – выплыл.

– Big Brother watches you everywhere, doesn't he? [2] – усмехнулся он, глядя прямо в глаза Кузенкову.

В глазах куратора плавала улыбка уже не снисходительная, нопо-прежнему мягкая, полная добра. Марлен Михайлович развел руками.

– Теперь ты можешь понять, какое значение здесь придаютвашим идеям.

Лучников встал и подошел к окну. Уже начинало смеркаться.Силуэты братских трудящихся размывались на фоне крыш. Внизу над парфюмерныммагазином, над «Российскими винами» и «Подарками» зажглись неоновые цветочки,некие завитушки в народном стиле. Со вкусом здесь по-прежнему было все впорядке.

– Значит, присматриваете? – тихо спросил онКузенкова. – Подслушиваете? Попугиваете?

– Последнего не понял, – с неожиданной быстротойсказал Кузенков.

Лучников глянул через плечо. Кузенков стоял возле мерцающеготелевизора, по которому катилась многоцветная мультипликация и откуда доносилсядетский писк.

– Разве не ваши ребята бабахнули? – усмехнулсяЛучников.

– Был выстрел? – Марлен Кузенков преобразился,просто сжатая пружина.

– Два, – весело сказал Лучников, – В обауха. – Он показал руками. – Туда и сюда. По твоей реакции вижу, чтоты не в курсе.

– Немедленно наведу справки, – сказалКузенков. – Однако почти на сто процентов уверен… если, конечно… ты сам…своим поведением…

– Сволочь, – любезно сказал Лучников. –Сволочь пайковая. Ты полагаешь, что я должен быть паинькой, когда за мной ходятпо пятам ваши псы?!

– Ну знаешь!! – вскричал Кузенков. – Как жеможно так передергивать! Я имел в виду, что некоторые лица просто могли выйтииз-под контроля, нарушить предписание… если это так, они понесутответственность! Неужели ты не понимаешь, что… ну, впрочем, прости, я не всемогу сказать… я уверен, что это «волчесотенцы» стреляли…

В номере «люкс» гостиницы «Интурист» воцарилось на некотороевремя молчание. Лучников прошел в спальню, отщелкнул крышку «кофра» и досталподарки для всей кузенковской фамилии: «покит-мемо» для Марлена, часы «устрица»для Веры Павловны, кашмировые свитера для ребят. Пластинки для Дима Шебеко онрешил передать лично в руки передовому музыканту, ибо это был уже другой мир,другая Москва, это был ЗДОРОВЫЙ мир. Так и подумалось – здоровый.

Он вышел в гостиную и положил перед Марленом Михайловичемподарки.

– Ради Бога, прости, Марлен, сорвался. В любом случае язнаю, что ты, лично ты, мой друг. Вот… я привез… кое-что тебе, Вере иребятишкам. Неплохие вещи. Во всяком случае, таких нет здесь, – он неудержался от улыбки, – даже в сотой секции ГУМа.

– Какая трогательная осведомленность в деталях нашегоснабжения, – сказал Кузенков.

Впервые за все время их знакомства Лучников видел Кузенковаоскорбленным. «Сволочь пайковая», «сотая секция» – должно быть, это были ударыпо незащищенным местам прогрессивного деятеля, нечто вроде тех оглушающихвыстрелов в Париже. Легкая контузия.

– Во всяком случае спасибо. Вещи чудесные, подарки втвоем силе, элегантно и дорого, подарки богача из высокоразвитого общества.Завтра Вера ждет тебя к обеду. Угостим своим спецснабжением. Утром к тебеприедет переводчик или переводчица, с ней или с ним ты сможешь обсудить своюпрограмму. Тебе, как всегда, будет оказано максимальное благоприятствование,сейчас особенно, – тут промелькнула капелька ядку-с. – Машина в твоемполном распоряжении. Сейчас я должен идти.

Говорил все это Марлен Михайлович спокойно и, как казалосьЛучникову, слегка печально, надевал по ходу дела плащ и шляпу, укладывал ватташе-кейс подарки. Протянул руку. В глазах ум и печаль. Увы, как малаотдельная личность перед неумолимыми законами истории.

– У меня есть несколько пожеланий, Марлен, –сказал Лучников, приняв кузенковскую руку. – Если уж я такая персонаграта… Во-первых, мне не нужен переводчик, переводчица же у меня здесь ужеесть. Танька Лунина отлично переведет мне все, что нужно. Во-вторых, машина сшофером мне тоже не нужна, воспользуюсь услугами фирмы «Авис», дерзостнопроникшей уже и в нашу, – он нажал на «нашу», – столицу. В-третьих, яхотел бы совершить путешествие по маршруту Пенза – Тамбов – Саратов – Казань –Омск – БАМ, причем путешествие без сопровождающих лиц. Прошу этот вопроспро-вен-ти-ли-ровать, – еще один нажим. – И, в-четвертых, прошу тебяне удивляться и отнестись к этому вполне серьезно: я хотел бы вместе с тобойпосетить вашу масонскую ложу.

Они посмотрели друг другу в глаза и весело расхохотались.Кажется, все недомолвки, намеки и подъебки были тут же забыты.

– Я тебя правильно понял? – сказал сквозь смехКузенков. – Ты имеешь в виду…

– Да-да, – кивнул Лучников. – Финскую баню.Мне это необходимо. Не могу быть в стороне. Банный период социмперии. Рим. Декаданс.Ты понимаешь?

– Браво, Андрей! – Кузенков хлопнул его поплечу. – Все-таки я тобой восхищаюсь. Второго такого иностранца я нсвстречал.