– Вот, удалось вырвать десяток минуточек. – Любовьк уменьшительным жила, оказывается, и на московском олимпе. -…Очень многосейчас работы в связи с надвигающимися… – чем? чем? что надвигается? легкийступор в толпе -…надвигающимся юбилеем… – отлегло – каким юбилеем? – неважно,дело обычное – юбилейное -…однако решил засвидетельствовать… газету вашу читаю…не все в ней, уж извините, равноценно… однако в последнее время… да-да, читаюне – без интереса… – пауза, улыбка, понимай, как знаешь, -…мы всегдаприветствовали развитие прогрессивной мысли в… – да неужели же произнесет слово«Крым», неужели что-то сдвинулось? -…в Восточном Средиземноморье… – нет, ничегоне сдвинулось; нет? ничего не сдвинулось? может быть, все-таки чуточку хотьчто-то?

Подано шампанское – прозрачнейший, драгоценный «Новый Свет»,цвета предзакатного неба. Товарищ Протопопов сделал глоток и щелкнул языком –оценил! По слухам, ОНИ ТАМ если уж и пьют что-то, то лишь это. От предложенногокалача с икрой отказался с мягким юмористическим ужасом, – слежу, дескать,за фигурой. Нет-нет, что-то все-таки сдвинулось: такая человечность!

– Мечтаем о том дне, Тимофей Лукич, когда наша газетабудет продаваться в Москве рядом с «Известиями» и «Вечеркой», – громкосказал Лучников.

Замерли все. Даже «букетики» застыли в красивых позах. Лишь«волкодавы» из охраны продолжали свое дело – бесшумную зрительную инспекцию.Товарищ Протопопов сделал еще глоток. Чудесная возможность – комплимент «НовомуСвету», и дерзость Лучникова отлетает в анналы политических бестактностей. Всеждут. Пощелкивают исторические мгновения.

– Это зависит от… – товарищ Протопоповулыбается, – от взаимности, господин Лучников… – поднимается накатсдержанно-возбужденного шепота. – Я ведь сказал, что не все в вашей газетеравноценно, не так ли?… – так, так, вот именно так и было сказано, за рукутоварища Протопопова не поймаешь. -…Так вот, в дальнейшем все, конечно, будетзависеть от взаимопонимания… – «букетики» просияли, чувствуя всеобщуюнарастающую экзальтацию, – планета у нас одна… море у нас одно, товарищи…много у нас общего, друзья… – все тут разом улыбнулись общей, открытой улыбкой,-…но много и разного, господа… – улыбка погасла – не вечно же ей сиять, -…итак,я поднимаю бокал за взаимопонимание!

Крепчайшее рукопожатие временно независимым силам планеты,строгий одобряющий взгляд Врангелю, и, не торопясь, понимая и заботы охраны,подготавливающей путь, и сохраняя, естественно, классовую солидность, товарищПротопопов отбыл.

После отбытия за бодрящим завтраком воцарилась мертвая зыбь.Официальные гости быстро перешептывались между собой. Полуофициальные ине-официальные писатели (а среди приглашенных. были и такие, едва ли неподзаборные представители русской творческой мысли) хихикали между собой. Ктоиз них предполагал, что вблизи увидит один из портретиков? такое возможнотолько в «Курьере», ребята, нет-нет, в самом деле мы живем во времена чудес.Дипломаты, загадочно улыбаясь, заговорили тут же о балете, о спорте, о русскомшампанском, постепенно начали подтягиваться к выходу – такая работа. Журналистысобрались вокруг Лучникова, делая вид, что заняты светской болтовней, а насамом деле поглядывали на него, ждали statement.

– Господа! – сказал Лучников. – Формулавзаимности, предложенная Тимофеем Лукичом Протопоповым, редакцию газеты«Курьер» вполне устраивает.

ЮПИ, АП, Рейтер, РТА, Франс Пресс, АНСА и прочие, включаятрех японцев, чиркнули в блокнотах новомодными «монбланами» в стиле «ретро».

Завтрак заканчивался.

– Что же ты, Андрей, так унижаешься, смотреть на тебяпротивно, – сказал на прощание Гангут, – причислил-таки себя кпрогрессивному человечеству.

– Скоро ли на Остров возвращаетесь, АндрейАрсениевич? – спросил на прощание международный обозреватель из «Правды» ихмыкнул, не дожидаясь ответа, дескать, «пора, пора».

– Как в целом? – спросил на прощание ЛучниковКузенкова.

Тот только улыбнулся на прощание; улыбка была ободряющей.

– Почему вы никогда не позвоните, Андрюша? –спросил на прощание один из «букетиков». – Позвонили бы, посидели бы,поболтали бы, вспомнили бы былое.

Зал очень быстро пустел, а за окном начинался моросящийдождь. Удручающий день тлел в конце Кутузовского проспекта. Неловкость, вздор,полная никчемность и бессмысленность «общего дела», общей идеи, общей судьбы,всякой деятельности, всякой активности, глухая тоска и постыдность терзали Л.Лучникова, в молчании стоящего у окна. Пустые бутылки и ошметки еды,обгрызенный калач со следом губной помады, будто менструальный мазок, –вот результаты бессмысленного «завтрака с шампанским». Бежать в Новую Зеландию.

Тут голос Татьяны достиг его слуха:

– Пока, Андрей!

Он вздрогнул, отвернулся от окна. Впервые мысль о ферме вНовой Зеландии не соединилась у него с Таней, и это его испугало.

Зал был почти уже пуст. Лишь в дальнем углу в креслевызывающе хохотал напившийся все же один «букетик» (кажется, Лора, бывшаятанцорка мюзик-холла) да возле нее трое каких-то молодчиков деловито обсуждаливопрос – кто возьмет на себя джентльменские обязанности по доставке «букетика»в более подходящую диспозицию.

Таня стояла в дверях. Десятиборец держал ее под руку. Онасмотрела на него растерянно, и поза какая-то была неловкая и скованная. Моглабы, конечно, уйти, не прощаясь, но вот – напоминаю о себе. Ничего больше –только лишь напоминание. Конечно, она почувствовала, что он начисто забыл пронее. Чутье у Татьяны Луниной было сверхъестественное.

Десятиборец вежливо, полудипломатически-полутоварищескиулыбался. Лучников подумал, что из этого красавца-атлета настойчиво ужевыпирает кто-то другой – очень немолодой и не очень здоровый человек. Можетбыть, иллюзия эта возникла из-за излишней его быковатости, быковатости явнопреувеличенной нынешней от-вет-ствен-ностью как представителя советскихспортивных организаций.

«Неужели не знает он о наших отношениях?» – подумалось тутЛучникову.

– Хотите, Андрей, поедем к нам чай пить, – сказалаТатьяна.

Десятиборец с застывшей улыбкой повернул к неймонументальное лицо, явно не сразу до него дошел смысл приглашения. Редакторабуржуазной газеты – к чаю?

– Чай? К вам? – растерялся слегка и Лучников.

– Почему бы нет? У нас отличный есть английский чай.Посидим по-домашнему… – Неожиданный для нее самой дерзостный ход на глазахпеременил Татьяну. Лучников увидел ту, которая поразила его десять лет назад –лихую московскую девку, которая может и как шлюха дать где-нибудь в ванной, а можети влюбить в себя на всю жизнь.