с другом по-итальянски и едва заметили уже напрягшуюся Замиль. Им, казалось, было безразлично, кто она и каково её прошлое.

Да, таких можно было видеть и в Мадине – из остатков старого населения, но здесь, в Марсале их было особенно много. Больше, чем полгорода, как ей однажды сказал Салах. И Замиль внезапно ощутила острое любопытство. Эти люди – обломки старого мира, такие же, как и она сама. Ну хорошо, положим, не совсем такие – они не плясали непотребные пляски для увеселения толстых коммерсантов, не обучались греховным ласкам, от которых с ужасом отстранится любая добропорядочная мать семейства. Но они, эти люди, тоже были из того, прежнего мира, о котором Замиль почти ничего не знала, но куда так отчаянно хотела вернуться.

И движимая внезапным любопытством, девушка вдруг свернула налево, туда, где на перекрёстке стояло несколько столиков под потёртой вывеской уличного кафе. Строки – Forte i nero[3]. Да, здесь прямо писали вывески по-итальянски, даже не дублируя на фусха. Интересный всё-таки городок.

Перед столиками Замиль невольно замедлила шаг и посмотрела по сторонам – она искала часть кафе, что была предназначена для таких, как она. Запоздало вспомнила, что она теперь не женщина в непотребном платье, а вполне порядочная – по крайней мере, внешне – жительница Острова. Кроме того, в крошечной кафешке просто не было двух залов: четыре столика под навесом, огороженные заборчиком, и открытая дверь в небольшую каморку.

Замиль пожала плечами и опустилась на стул, подобрав платье. С любопытством огляделась. Да, даже эта небольшая и казавшаяся захудалой кафешка сильно отличалась от тех, куда она обычно захаживала в Мадине. Там – по крайней мере, в той части города, где она жила – господствовал магрибский стиль, местами с левантийским привкусом. Это было видно по форме стульев и столов, по расцветке стен и их украшениям – без всяких картин, конечно – по одежде официантов и по…

– День добрый, госпожа, – отвлёк её от размышлений глубокий грудной голос, и, обернувшись, она увидела вышедшую из помещения невысокую полную женщину средних лет. Официантка? А может быть, и сама хозяйка? В этих крошечных заведеньицах не разберёшь. – Хотите поесть? Чай?

Её голос звучал вполне учтиво, но при этом достаточно холодно, и от Замиль не ускользнуло, что арабские слова та выговаривает с некоторым трудом.

– Я говорю по-итальянски, – произнесла она и увидела, как густые чёрные брови женщины слегка приподнялись. – Кофе, пожалуйста. И что-нибудь сладкое к кофе.

– Эспрессо? Лунго? Маккиато?

– Я люблю кофе по-тунисски, – неуверенно ответила Замиль, и официантка покачала головой.

– Мы не делаем такого здесь.

– Тогда… просто любой кофе. И какое-нибудь печенье. Женщина кивнула, повернулась, качнув крутыми бёдрами, и Замиль заметила, что та не носит платка для прикрытия волос, и вообще выглядит… просто. Так в Мадине выглядел народ в порту, где было больше всего старых людей и просто сброда со всего мира. В таком виде её бы не пустили в торговый центр, но, кажется, здесь это и не было так важно.

Кофе с густой молочной пенкой оказался неплох, хотя Замиль с грустью вспомнила те чашечки тягучей горечи, которые она цедила дома, в «Аль Куодс». Бара наик, с каких пор она начала думать о своём весёлом районе бывшего Палермо как о доме?

Грызя печенье, принесённое хозяйкой – похожее на тунисский макруд, немного вязкое – Замиль продолжала оглядываться по сторонам. На улице было людно, как для улочки захудалого портового городка в будний день. Проехал курьер, чернокожий мальчишка на велосипеде, за его спиной болтался алый рюкзак с броским слоганом на арабском. Появились трое мужчин в потрёпанных джинсах и плотных несмотря на жару светло-голубых рубахах навыпуск. Они громко говорили по-итальянски, смеялись и жестикулировали, направляясь вниз, к порту. Здесь все улицы вели к порту.

В доме напротив открылась балконная дверь, и пожилая женщина в бигуди и с зажатой в уголке рта сигаретой повесила свои панталоны на крючке.

Да уж, от старого мира здесь явно осталось больше. И ведут себя местные…

Не успела Замиль додумать эту мысль, как у неё за спиной раздались шаги, и густой женский голос выкрикнул:

– Канделора! Ты здесь?

Замиль подавила желание обернуться и украдкой скосила глаза. Слева за её спиной за соседний столик грузно опустилась женщина, темнокожая, но одетая в рабочую одежду. Даже отсюда Замиль видела разношенный кроссовок на её широкой ноге, небрежно поддёрнутое вверх платье, открывавшее шоколадного цвета голень. Ох, проходил бы здесь истинный махдист и увидел бы это непотребство…

Дверь бросила солнечный зайчик, качнувшись, и знакомая уже Замиль официантка появилась на входе.

– Джиана! Давно же тебя здесь не было, старая перечница, – голос её в этот раз зазвучал гораздо теплее, словно она увидела добрую знакомую, – я уж думала, ты совсем забыла про нас!

Она заскользила к столику, за который села африканка, с удивительным для её веса проворством. Гостья приподнялась, женщины обнялись и расцеловали друг друга в щёки. Замиль поспешно схватила оставшееся печенье и сделала вид, что примеривается, как его откусить, не прекращая при этом слушать. То, что женщина из старых людей приветствует как подругу африканку, одетую в одежду назрани, уже было достаточно любопытно. О чём они, интересно, тут судачат?

Женщины говорили по-итальянски, домешивая и чисто сицилийские словечки – так обычно говорили «старые люди», и Замиль почувствовала странный укол ностальгии. Она, конечно, не забыла итальянский, но уже давно большую часть времени говорила по-арабски.

Cобеседницы, по-видимому, привыкли объясняться громко и экспрессивно и даже не думали понижать тон из-за её соседства.

– Я уж не знаю, куда теперь Клеопатру девать, – рассказывала новоприбывшая, та, которую официантка назвала Джиана, – garzu[4]-то её совсем свиньёй оказался, прости Господи, и вот всё.

– Я слышала, что у вас сорвалась свадьба, – голос толстой официантки звучал теперь сочувственно, хотя не стал от этого тише, – ну что ж, caramia, хорошо хоть сейчас