мне не скажет: „Герда, дай-ка лоб, кажется, у тебя жар“. Никто мне не скажет: „Что с тобой? Почему ты сегодня такая грустная?“». А потом вдруг становилась Женщиной из «Тени» и громко заявляла: «Он ужасно беспокойный человек. Он хочет нравиться всем на свете. Он раб моды. Вот, например, когда в моде было загорать, он загорел до того, что стал черен, как негр. А тут загар вдруг вышел из моды. И он решился на операцию. Кожу из-под трусов – это было единственное белое место на его теле – врачи пересадили ему на лицо».

Примерно тогда же в школе, где никому не было дела до детей, вдруг открыли театральный кружок, и Элиза в него записалась. Но там не ставили никаких спектаклей: руководительница кружка, юная и трепетная студентка, всё хотела подготовить детей к тому, чтобы только приступить к заучиванию роли. Поэтому она самозабвенно взялась за тренировку памяти. Участники кружка, которых с каждой неделей становилось всё меньше, садились полукругом и изучали интерьер актового зала, где и проходили занятия. Им предстояло минуту смотреть на стену, на пол или на дверь, а затем, отвернувшись, описывать всё, что они увидели в мельчайших подробностях, не пропустив ни пятнышка, ни проводка, ни капли краски.

В конце концов Элиза тоже покинула этот кружок, и после каникул он перестал существовать.

Впрочем, Элиза по-прежнему интересовалась пьесами. Следующим на очереди оказался Арбузов, потом Вампилов, Володин. Любимой передачей, которую Элиза старалась не пропускать по радио, теперь был «Театр у микрофона», после завтрака в воскресенье она вызывалась мыть посуду и убраться на кухне – лишь затем, чтобы послушать очередной спектакль.

Маша радовалась: увлечение театром казалось ей добрым предзнаменованием. Возможно, Элиза захочет поступить на филфак и будет изучать драматургию. Женя не замечал этого увлечения. Утром в воскресенье он хотел, чтобы грязная посуда осталась в раковине, а вся семья отправилась на прогулку в ближайший парк. Элиза сопротивлялась, говорила, что кухня – это её обязанность, и даже пару раз убедила Женю подождать до одиннадцати.

«Элиза слушает „Театр у микрофона“, пускай, это полезно», – тихо сказала Маша, когда они с Женей вышли в прихожую.

«Правда? И что там?» – удивился Женя.

«Не знаю. Сейчас спрошу, – пожала плечами Маша. – Элизка, что там сегодня по радио?»

«Жорж Сименон, какой-то детектив!» – ответила Элиза и включила воду.

«Детектив? – возмутился Женя. – Из-за этого барахла мы не идём гулять?»

«Спокойно, – мягко возразила ему Маша. – Это же Жорж Сименон, французская классика. Пусть послушает. И потом, много ты знаешь девочек её возраста, которым интересны пьесы?»

Женя не знал ни одной.

«Хорошо. Пусть сегодня послушает, – сдался он. – Но всё-таки надо, чтобы она понимала: побыть с семьёй – в тысячу раз важнее любой радиопостановки. Даже если бы там был Шекспир!»

Ноябрьское настроение, 1982

Стоял глубокий ноябрь, снег давно выпал, и тут на Москву обрушились ветры. Мело так, как не мело уже несколько зим. Люди старались поскорее вернуться домой, спрятаться от этих метелей, которые казались всем совершенно напрасными. До Нового года было слишком далеко, чтобы оправдать такую колкую снежную погоду, а осень уже сдала свои позиции и надежды на оттепель не было.

Однажды вечером Элиза сидела за уроками, Иван, которого Маша привела из детского сада, расположился за журнальным столиком и старательно клеил какую-то аппликацию. Сама же Маша хлопотала на кухне. Открылась входная дверь, это Женя вернулся с работы. А рядом с Женей стоял Эдик, совершенно мокрый и запорошенный нерастаявшим в лифте снегом: он долго ждал Женю у подъезда, не решаясь почему-то просто подняться и позвонить в дверь.

«Машуня, Эдик переночует у нас!» – с порога крикнул Женя, и Маша выбежала в прихожую, чтобы обнять обоих. Позже выяснилось, что Эдик расстался с женой, забрал вещи, завёз их к своим родителям, но не мог там переночевать, потому что у тех гостили родственники из Ленинграда. Ближе всех к родителям жили Маша и Женя, и Эдик напросился к старым друзьям с ночёвкой.

«Чего ж ты не поднялся, промок же весь!» – поразилась Маша, а Женя открыл сервант и достал свою гордость – настойку на корне калгана, которую делал сам.

Маша поставила на стол маленькие стопочки и занялась ужином. То ли от ароматов еды, то ли от настойки, то ли просто от дружеского тепла, Эдик вдруг расчувствовался и стал рассказывать о своей службе в университете, изящно избегая темы расставания с женой, хотя жена его работала с ним, и ему приходилось о ней упоминать. Безумное расписание, шкодливые студенты, споры с коллегами, интриги и даже неуместные некрологи – Эдик вываливал на Машу и Женю всю свою витиеватую повседневность, в которой сам Эдик не видел ничего особенного. Однако же Маше и Жене, работавшим в научных институтах, казалось, что к ним приехала звезда, знаменитый артист, который знакомит их со своей вне всякого сомнения богемной жизнью.

Наконец все сели за стол, Иван во все глаза смотрел на дядю Эдика, Элиза не смотрела на него вовсе. Эдик робко поинтересовался, как дела у Ивана в детском саду, у Элизы в школе. Иван восторженно говорил о каком-то утреннике, Элиза молчала.

«А теперь ты расскажи о смотре строя и песни, – предложил ей Женя, и тут же повернулся к Эдику и с возмущением сказал: – Их там так муштруют, словно хотят всех поголовно отправить в Афганистан!»

«Тсс-с-с!» – Маша сделала большие глаза и шлёпнула мужа по коленке.

«У нас один мальчик, Денис, хочет в армию… – промямлила Элиза и дёрнула уголком рта – точь-в-точь как это делал её отец. – Думаю, он стал бы хорошим солдатом».

«Хороший солдат? Что это вообще такое?» – покачал головой Женя и налил себе и Эдику ещё по одной.

«Хороший солдат – мёртвый солдат, – сказал Эдик и опрокинул стопку целиком в рот, а потом занюхал выпивку куском рижского хлеба. Сегодня он выглядел непривычно – без своего шерстяного пиджака. На нём был мягкий вязаный свитер с горлом, и оттого Эдуардмитрич немножко походил на Хэмингуэя со знаменитой репродукции, которая стояла у Маши и Жени в книжном шкафу. – Мы не знаем, как вели бы себя некоторые герои, если бы они не полегли на поле брани. Например, если бы каким-то чудом выжил Александр Матросов… Что бы он делал, что бы рассказал… И как бы проявлял себя, если бы дотянул до наших дней».

«Ну, вы сегодня оба в ударе, – Маша с упрёком посмотрела на Эдика. – Мне что, нужно вам разъяснять,