Я так и видела, как она сидит в позе лотоса и, прострочив иголкой еще один шов, победно вскидывает руки в небо.

Арт все стоял, глазея на одеяло, как будто не знал, что сказать.

– Ей, наверное, хотелось поскорее увидеть, как я обрадуюсь, когда она мне его подарит. А если бы она продолжала вязать, этот день так и не настал бы.

– Никогда бы не подумал, что она предусмотрительный человек.

– С ней такое бывает. Эта рванина так прочно сшита, что, может, и тебя переживет.

– Хм-м.

Арт свернул одеяло и закинул на шкаф, чтобы Нат до него не добралась.

– На ее месте я бы не очень-то этим гордился.

Но то, что она достала мою заначку из-под матраса – это еще детский лепет по сравнению с тем, как она выросла. Я ни разу не ловила Нат за чем-то недозволенным, и часам к одиннадцати, когда я ложилась спать, она уже заползала в свой ящик, свернувшись калачиком, как шелковая. Даже ухом не вела, когда час или два спустя приходил и раздевался Арт. Она не просыпалась даже от будильников и подскакивала только от звука наполняемой миски.

Но эта идиллия продолжалась недолго.

Возможно, из-за стресса, пережитого в «Истон Гроув», она на время присмирела, но с течением дней режим сна у нее все сильнее смещался, и с каждым утром она просыпалась все раньше. На пробежки она стала подниматься часу в четвертом утра и носилась по комнате, невзирая на препятствия. Поначалу, натыкаясь на кровать, она пробегала под ней, но вскоре совсем осмелела (или сама себе бросала вызов) и нет чтобы возиться внизу – запрыгивала прямо в постель и скакала у нас над головами, выгибаясь устрашающей дугой.

Спать было просто невозможно, и мы опустили подушки на полметра пониже, освобождая ей беговую дорожку, чтобы самим не попасться ей под ноги во время этих полуночных скачек. Меня это ужасно выматывало, но я не подавала виду и только ярче наносила кремовые румяна с помадой. Арт выглядел ужасно, а если задремывал, то беспрестанно что-то про себя бормотал:

– Что она говорит? Ш-ш-ш. Не так громко.

Может, больше никто не заметил, но стоя рядом с ним перед зеркалом в ванной, я видела, что он стал бледный как смерть, а волосы у него засалились и потемнели. И губы совсем побелели.

Я никак не могла сосредоточиться на работе. Глаза не поспевали за цифрами и болели от напряжения, когда я ими вращала, пытаясь за всем уследить. Мне нужно было только продержаться до конца, не высовываться и постараться не допускать больше ошибок – тогда все будет в порядке. Маркус то и дело прохаживался мимо моего кубикла, все так же натужно подмигивая, и губа у него слегка подергивалась, чего я никогда за ним не замечала. Выглядел он еще более уставшим и только чудом не засыпал на ходу.

От «Истон Гроув» пришло письмо с распоряжением оформить вызов на дом на будущий вторник. Я сразу им ответила по электронной почте, что в тот день нас с Артом дома не будет, но другую дату предлагать тоже не стала. Я препоручила это им, спрятав голову поглубже в песок.

Как-то ночью Нат опять припустила галопом, и в порыве отчаяния Арт вскочил и, выругавшись в потолок, распахнул дверь настежь, подперев ее грязным носком. Он раздраженно прошлепал на лестницу, захлопнул дверь в кабинет и забрался обратно в постель – не проронив ни слова. Отвернувшись от меня, он съежился под одеялом, замолчал и замер, будто погрузился в глубокий сон. Неужели он позволил Нат бродить по дому? Все так же притворяясь спящей, я осталась равнодушна к тому, что кровать рядом прогнулась, и коготь Нат зацепился в моих волосах.

Поначалу Нат как будто ничего не заметила и пару раз еще петляла по комнате. Но через несколько минут ее топот стих, и она бесшумно направилась к лестнице обследовать новую местность. Ей открылся совершенно новый мир. Разрываясь между любопытством и страхом, я отчаянно хотела знать, что она там делает, но я ведь притворялась спящей. Пришлось играть свою роль до конца. Может, это даже к лучшему, если не я ее найду, когда она свалится с лестницы или подавится завалявшейся шпилькой.

Но несмотря на разыгравшееся воображение, я все-таки задремала. А когда я проснулась, Арт уже встал, а Нат во всю длину растянулась в постели заместо него.

Мы с Артом никогда не обсуждали то, что он сделал. Сам он, наверное, видел это как шахматный ход, который он не мог взять назад и, что бы ни случилось, должен довести до конца.

Теперь в распоряжении Нат был весь дом. Ее господство распространялось на все комнаты, кроме кабинета Арта, и дверь туда всегда была закрыта. Он сказал, что это его святая святых и ему нужна тишина. Но это и неплохо – там была настоящая западня: повсюду кипы увесистых томов и скользких папок. Всякие скрепки и колпачки, которые можно запросто проглотить. Не лучшее место для любопытного зверька, который только начинает изучать этот опасный мир.

Даже странно, как сладко нам спалось, пока Нат свободно шастала по дому. Забавно, но мы просто приняли как данность, что беда может случиться в любую минуту. Мне обычно тяжело дается принятие. Но, может, я доверяла ей – по крайней мере, ее способности справиться с угрозой.

Не то чтобы я переживала о сохранности дома, хотя во время этих безумных забегов она порой налетала то на ножку стула, то на вешалку, и разбивала наши домашние реликвии. Арту было тяжелее приспособиться. Он так и ходил измотанный, и кожа плотно облегала впалые щеки, натянувшись на линии подбородка. Выглядел он так, как будто чем-то болеет, но загадочный недуг так и не проявился.

Как-то ночью, упав ничком на кровать, он прошептал:

– Как думаешь, когда уже можно селить ее обратно на чердак?

Я тронула рукой его щеку; она была пугающе холодной.

– Я думаю, уже слишком поздно. Теперь ничего не поделаешь.

Больше он об этом не заговаривал, но продолжал терять вес. Порой я его заставала за тем, что он сидел и просто яростно массировал себе виски и крылья носа. Я спрашивала, может, у него аллергия на линьку, но он судорожно замотал головой. Наверное, ему виднее, раз он вырос на ферме. Может, он сам загонял себя в рамки, чтобы продуктивнее работать. Практически не выходил из кабинета, разве что поспать и поесть, но сидел на кухне от силы пару минут и, не говоря ни слова, снова мчался наверх с набитым ртом и тарелкой в руках. А стоило мне