иголках, и шея снова зацвела красным цветом. Я лихорадочно кинулась к зеркалу в туалете, и в отражении увидела, что нервная сыпь уже перекинулась на щеки с обеих сторон. Я плотно замазала шею консилером в стике, жирным и шероховатым, а потом запудрила розоватое покраснение, сглаживая камуфляж.

Пока я выключала компьютер и прибирала рабочее место, Маркус высунулся из кабинета и поманил меня пальцем. На лице он изобразил пошлую полуулыбку в духе бондовского злодея. Эти жесты и подмигивания за последний месяц – все это мне было в новинку. Я служила рядовым в пехотных войсках, а он сидел в Белой башне, и ему там было по душе, сразу видно. Мое с ним взаимодействие всегда ограничивалось парой-тройкой слов, ведь наши пути обычно даже близко не пересекались. Я даже подумала, что он меня избегает, обходя стороной мой кубикл, если ему вдруг нужно было у кого-то по соседству взять сводку или выкладку. Но я и не возражала. И даже радовалась этому, ведь с равнодушием приходит спокойствие. Мне не приходилось встречаться с ним взглядом, как и ему со мной.

Но в последнее время Маркус как-то изменился. До этого он гордо вышагивал, а теперь поспешно шаркал мелкими шажками. В разговоре с коллегами посреди офиса он потирал нос, а иногда расчесывал шею, так что она от раздражения горела огнем. По офису теперь ходил, потупив голову, и только проходя мимо меня, выкрикивал: «Доброе утро, Нора!» – так громко, чтобы всем было слышно, и улыбался до ушей. Но что самое странное, он никогда не дожидался ответа и шаркал дальше в своем бешеном темпе, следя за мной краешком глаза, а потом захлопывал дверь и закрывался на ключ.

В общем, я кинула сумку на стул и прошла в кабинет к Маркусу. Окинув взглядом офис, он посмотрел, кто еще не ушел, и закрыл за мной дверь, жестом указав мне на кресло напротив своего рабочего стола. Только я успела присесть, как он заговорил до странного пронзительным голосом:

– Как вы поживаете, Нора? Вечер пятницы, а вы все еще тут.

– Все в порядке, я как раз заканчивала…

– Послушайте, Нора. Я уже давно за вами наблюдаю, и, надо признаться, мы вас незаслуженно упускали из виду.

– Я не думаю…

– Должен попросить у вас за это прощения. Вернее, я и сам хотел попросить прощения. Вы упорно трудитесь, не поднимая головы, вы надежный сотрудник. Вы не выставляетесь, но это похвально. В конце концов, в трудолюбивых руках и работа спорится. Я посмотрю, что можно сделать, чтобы вас получше устроить. Простите. Мне так жаль.

Все это время Маркус стоял, но после этой речи так и осел в кожаном кресле. Он весь обмяк и нервно колупал край стола, не глядя мне в глаза.

– Вы принимаете мои извинения?

Я даже не нашлась, что сказать, и только тихо произнесла: «да».

Он мертвенно побледнел, но потом глубоко вздохнул и через силу поднялся в кресле. Он махнул рукой на дверь, частично вернув себе былые снисходительные замашки.

– Ну идите, идите домой. Зачем вам задерживаться допоздна.

Очень странное происшествие. Как будто он решил, что это я его к ответу привлекла, только он глубоко заблуждался. И хотя он передо мной вовсю заискивал, я знала, что ему все равно. Что он имел в виду под тем, чтобы «получше меня устроить»? Меня и так все устраивало. Но от прибавки или кубикла побольше я бы, наверное, не отказалась. А в остальном меня не очень-то радовала перспектива перемен в отлаженном рабочем процессе. За все эти годы мне даже в голову не приходило поинтересоваться, как работают другие отделы, если это меня не касалось, или выяснить, в чем же на самом деле заключается работа Маркуса. «Стокерс» был для меня всего лишь маской, среди многих других, и уж никак не смыслом жизни – а только средством для достижения цели.

14

Всю дорогу в такси меня преследовало это странное подспудное чувство, которое внушил мне Маркус. За окном танцующие девушки в блестящих платьях перемежались парочками, которые шли рука об руку, тесно прижавшись друг к другу, в похожих куртках. Мой наряд, уже изрядно помятый, не помешало бы сменить, так что на протяжении всей поездки я старательно разглаживала складки ладонью.

Мы встретились в небольшом японском ресторанчике неподалеку от агентства недвижимости, где работала Элеонора. Я обожала это место. Оно не поражало размерами или помпезностью; наоборот, ресторанчик был довольно тесный, тускло освещенный старинными желтыми фонарями даже в самые погожие летние деньки. Свет изнутри едва проникал сквозь выходившие на улицу окна, так что большинство прохожих, наверное, думали, что там закрыто, и не заходили. Но именно поэтому мне там и нравилось. Как будто это потайное укрытие. Не уверена, что я сама остановила бы свой выбор на такой эстетике, но мне нравилось, что руководство поступилось популярностью ради особой атмосферы.

Фирменным блюдом у них были искусственно выращенные суши: сотни разновидностей, все перечислены в книжечке с мягкой обложкой, лежавшей на каждом столике. Некоторые были прямо-таки до смешного ненатуральными. Напротив каждого блюда имелось название, цена и описание ингредиентов с их географическим происхождением. Последнюю страницу отводили под те немногочисленные блюда из настоящей рыбы, которые в тот день подавали. Одна-две позиции – обычно персиково-розовый лосось либо луциан, и от цен у меня наворачивались слезы. Иногда мне было интересно, каково это – ощутить на языке мягкую плоть, которая скользит, совсем как живая.

Раньше Обри с Розой и Элеонорой всегда обсуждали меню и заказывали что-то новенькое – иногда мы вчетвером так и прыскали со смеху оттого, какие они до ужаса несуразные, – а я всегда заказывала одно и то же. Они мне обычно на это пеняли, и Обри первая говорила: «Нора, но ты уже тысячу раз это брала! Сколько можно!» Вынуждая меня им напомнить, что я не готова переплачивать за какую-то непонятную дрянь, которая мне вряд ли понравится. И все же нравилось смотреть, как с кухни нам несли загадочные тарелочки. Во многом именно это меня и привлекало, и, хотя мы бывали в том ресторанчике бессчетное множество раз, я все время будто открывала для себя что-то причудливо новое.

И все-таки не только сами блюда меня завораживали, но и то, как каждый находил к ним свой подход. Кто-то сразу хватался за палочки, умело разбивая структуру суши на ломтики идеальных размеров, в которых оставалось на зубок каждого ингредиента. В то время как другие даже не знали, как к ним подступиться, – таких я любила больше всего. Они брались за палочки, пытаясь разделать эту неведомую субстанцию, как будто расчленяя на