Лицо у него совсем посерело, и голос глухо хрипел. По-моему, ему сейчас вообще не следовало работать, он был на пределе, и все равно – он меня вынудил оставить его в покое. Хорошо хоть не скандалил из-за того, что я вломилась в его кабинет.

Да пошел он, подумала я, и спустилась вниз поискать Нат. Завидев меня, она заурчала и подскочила потереться щечками об мои икры. Мне не хотелось, чтобы она видела меня в таком смятении. Вот я и дошла до того, что жду от Арта, чтобы он меня развлек, хотя у меня должны быть свои увлечения. К сожалению, сад, который я заводила в качестве хобби, обратился в кандалы – сражение, которое мне было не выиграть. Мне нужно было что-то другое.

Не то чтобы я не могла придумать, чем заняться: в мире ведь столько всего, что было бы в теории интересно попробовать. Мне просто не хотелось заниматься этим одной. Без друга, который укажет на сгущение красок, я их не увижу.

Краски. Я отведу душу в красках.

Набор ко дню рождения так и лежал в шкафу на кухне. Я откопала его и обустроила в углу гостиной свой собственный «авиарий», поставив мольберт перед креслом с цветочным орнаментом. Точь-в-точь как рисовала мама – опустившись в кресло и расставив под рукой стаканы с выпивкой, закуски, сигареты и все прочие удобства. Хотя в итоге даже не притрагивалась к ним. Только за мольбертом она забрасывала эти пагубные пристрастия. А теперь ее картины обитали в сотнях разных домов по всему миру, совсем как живые.

Вся как на иголках, я достала со шкафа в спальне лоскутное одеяло и укутала им плечи. В попытках нащупать почву под ногами я налила себе из запылившейся бутылки скотча – мамин любимый напиток – и одним залпом, давясь, опрокинула целый стакан. Устроившись в кресле, я начала размашистыми мокрыми мазками расплескивать акварель по бумаге, заполняя белый лист томительно-синим, телесно-розовым и радостно-желтым. Ничего конкретного я не рисовала – просто закрашивала чистый лист.

Кинув кисточку в стакан с водой, я заметила, что уже успела заляпать красками лоскутное одеяло. У меня аж скрутило живот, и я стала оттирать его руками, сбрызнув водой, чтобы вывести краску, но тут же выругалась, ведь вода была тоже грязная. Как это на меня похоже – испортить все за пару секунд самостоятельной жизни. Я еще хлебнула скотча, пытаясь заглушить странное пощелкивание в районе затылка.

Я кинула рисунок на пол и закрепила на мольберте чистый лист бумаги, потом взяла карандаш и начала набрасывать свой силуэт. Мама всегда сначала намечала темя и ноги, а дальше заполняла середину и только потом задний план. Но где я себя видела в этом воображаемом пространстве? Я нарисовала себя в полный рост, но на моем месте мог быть кто угодно. Я очертила спереди копну кудряшек, как будто бы воображаемая я смотрела на что-то вдали. Но на что? Может, нарисовать рядом Арта или Нат?

Но прежде, чем я успела провести карандашом по бумаге, зазвонил телефон; я только через пару секунд его расслышала, приглушенный стопкой запечатанных конвертов.

– Привет, дорогая, – раздался сипловатый тоненький голос Розы. – Ну что… как ты там?

Говорила она тихо, отрешенно. Как чужая.

Шея у меня вдруг вспыхнула от нахлынувшего чувства вины.

– Я х-хорошо, ну, сама понимаешь.

Даже эти скудные слова дались мне с трудом, и я плотно зажмурилась, пытаясь скрыться от самой себя. Надо срочно собраться. Убедить ее, что я все это время не просиживала в одиночестве. С того самого Нового года. Что я счастлива. И все у нас прекрасно.

Роза несколько минут трещала о том, как у нее дела в университете, и я правда вслушивалась, как могла, но меня настолько захлестнул этот словесный поток, что я зажала рот рукой, только бы не сорваться с цепи. Когда она закончила болтать, нам стало еще более неловко, так как со всей очевидностью для нас обеих я ее даже не слушала. Повисла досадная тишина. Если Роза дожидалась ответа, то от меня бы тут не было толку, и я отчаянно старалась придумать что-нибудь остроумное. Но столько времени прошло с Нового года. Уже почти настала зима, и мой мир изменился вместе с временами года. Почему же Роза меня избегала? Даже Нат проведать не позвонила за все это время.

Но Роза снова защебетала о том, что они с Элеонорой собирались в пятницу сходить поужинать, и «если я хотела присоединиться», мы могли бы устроить запоздалое празднование моего дня рождения. Очень запоздалое. Сказала она это тем же сипловатым шепотом, каким со мной поздоровалась, и пока мы с ней разговаривали, я держала ухо востро, пытаясь разгадать причину ее холодности по малейшим зацепкам. Она уже устроила все так, что мне ничего не стоило отказаться, отвертеться, хотя это она звала меня на встречу под предлогом празднования моего дня рождения, который прошел много месяцев тому назад. Раньше нам не нужно было никаких поводов, но я так поняла, теперь все иначе. Это был новый мир, где мы оказались по разные стороны раскола. По ее тону мне почудилось, что за это приглашение придется побороться, иначе пропасть между нами не преодолеть. Что звонила она только «из вежливости».

Но может, я все это надумала. Все-таки мы с ней друзья. Мы не рассорились, и вообще между нами ничего такого не было. Ну нет. Я пойду – и выясню правду. Увижусь с ними в ресторане сразу после работы – все равно раньше семи меня никто не отпустит. Я встречусь с ними лицом к лицу, и сделаю это с улыбкой.

Я повесила трубку, убрала мольберт с красками и зашвырнула свой автопортрет в мусорку. По коже у меня пробежали мурашки, и я впервые за много недель оживилась. За этот минутный телефонный разговор меня озарило – вот что мне нужно. Именно это.

На следующий день я приехала на работу уже приодетая. Нервы у меня шалили, как перед свиданием, точь-в-точь как по первости с Артом. После обеда я набросала на клочке бумаги темы, чтобы завязать разговор, что-то безобидное, на случай если иссякнет фантазия. Выступление Арта на книжной выставке, сад. Но когда дошло до их личной жизни, мне ничего не приходило в голову, ведь я не знала, чем они живут. Все вопросы получались какими-то общими и обезличенными. Неужели мне всегда было так трудно? Я не подумала спросить у Розы по телефону, что у них новенького. Может, она так робела, потому что что-то мне не договаривала.

Часов с четырех я уже сидела как на