столицах. Денег бабушка не брала, сама говорила: «У кого ж они есть-то, деньги те». Родители учащихся несли ей, как смеялась бабушка – «натур-продукты». Своего хозяйства у бабушки с внучкой не было. Да и денег в доме, кроме «текущих», сроду не водилось, но еды всегда было достаточно. Бабушка и учеников своих часто подкармливала.

В школе у Ульяны Григорьевны всегда неприятности (особенно, когда разные комиссии наезжали), потому что не имелось у неё «высшего» образования, а только оконченный до войны двухгодичный учительский институт.

Поля родилась после войны. Да трёх лет осталась круглой сиротой. Бабушке и приходилось заменять ей обоих родителей. Поэтому Ульяне Григорьевне было не только не до учёбы, даже и в заочном пединституте, но и не до курсов «повышения квалификации».

Окончив школу, засобиралась Поля в областной центр в пединститут поступать. Бабушка Уля радовалась внучкиному выбору. Смущалась только, вдруг Поле общежития не дадут, что делать-то, денег у них не было за комнату платить.

– Бабушка, не беспокойся, я сниму «угол», это недорого, а стипендии ещё и на пропитание хватит, – заверила девушка.

– Полюшка, на каком таком «углу»? В голову не возьму о чём ты?

– Эх, бабушка! Не жила ты в большом городе. Это, когда ты с хозяйкой в одной комнате живёшь. Понимаешь, у неё «угол» снимают.

Не понимала Ульяна Григорьевна, о чём толкует внучка. Всю ночь она так и проворочалась, проёрзала, переворачиваясь с боку на бок, то ругая себя, что жизнь прожила, а денег, хоть немножко, да скопить не смогла, а то вспоминала покойных сына с невесткой, ощущая какое-то неприятно-смутное чувство перед ними.

Только к утру охнула, да это ж была настоящая вина! Ведь именно она, Ульяна Григорьевна была хозяйкой квартиры, в которой они жили все вместе. Именно она была недовольна беременностями невестки. Ни первой, когда родила та Полюшку, ни второй, когда решилась Ирина на запрещённый в те времена аборт. От него же в муках и скончалась в райбольнице, посиротив Полюшку.

Тогда Ульяна Григорьевна никакой своей вины и не почуяла, сама Ирина была виновата – никто ж не заставлял её на аборт идти. Только сейчас, вспоминая, поняла – виновата она, виновата!

И перед сыном тоже. Николай, сын Ульяны Григорьевны был во всём послушным ей, но, полюбив женщину, ослушался матери, что была против его брака, а она так простить ему не смогла. Только после смерти невестки до матери дошло, что сын однолюб, заболел он чахоткой да и зачах. Мать всё кричала на него, что не слушается он, да не пьёт рыбий жир. В рыбий жир она верила, как в панацею ото всех болезней да бед. Это позже сумела она эту свою веру передать внучке, единственной своей отраде.

Никого из родных у Ульяны Григорьевны живыми на свете не осталось. Там, в Белоруссии, откуда была она родом, все родственники погибли, всю деревню сожгли в войну. Муж – фронтовик-пехотинец – пал ещё в первый военный год, а потом вот и «молодые»… «А ведь и вправду, – сказала себе она, – сын с невесткой у меня сами точно на “углу” жили. И я их, хоть и без слов, попрекала этим».

Оттого она уже заранее жалела свою кровиночку, свою Полиночку, что придётся той «на углу» промаяться. Но что ж делать?!

В эту ночь Ульяна Григорьевна и плакала, и Богу молилась об упокоении душ всех своих близких, и впервые просила прощения у невестки да сына. И плакала по покидающей её внучке.

В институт Полина поступила, и «угол» быстро ей нашёлся. Далековато от института, на окраине, но зато уж и недорого, всего за пять рублей (хоть хозяйка поначалу семь рублей запросила, да девушка сумела отстоять своё). Стипендию положили в сорок пять рублей, и у Полины целых сорок оставалось, целое богатство! К тому же в институте ей обещали ко второму курсу и общежитие дать.

Однако хозяйка попалась с тяжёлым характером, всегда и всем недовольная, шумная, крикливая да задиристая… У совсем ещё молоденькой девушки глаза часто были на «мокром месте». А хозяйка к тому ж не выносила плача, и потому нужно было сдерживаться, чтоб хоть носом не шмыгнуть. Девушка себя часто утешала: «Что делать, терпеть надо, чай не дома живу, на “углу”».

«Бабушка! – писала домой Полина, припоминая чеховского Ваньку Жукова, – не хочется мне тебя огорчать, моя родная, но хозяйка очень-очень строгая и что ни сделаешь, даже по её указанию, всё не то, да всё не так и н и к а к! И, если случаем всплакнёшь, так она сразу в крик, будто я её в чём-то ослушалась или упрекаю. Часто вспоминается мне тут присказка: “бьют, и плакать не дают”. Оттого на душе нехорошо. Но ничего, вот выучусь, домой приеду, да и заживём мы с тобою тихо, в ладу…»

Ульяна Григорьевна слезами обливалась над Поленькиными письмами, а чем могла она помочь своей «доченьке» (так она «про себя» называла внучку).

Нынче она только тем и занималась, что варенья варила, консервацию делала да в банки закатывала, да ещё люди добрые научили так называемую «тушёнку» делать: вареную колбасу в банки тоже закатывать, а потом использовать вместо мяса. Передавала в город и яйца, и сало, одним словом, все «натурпродукты», что получала она, перекочёвывали к Поленьке, в город.

Продуктами Поля делилась не только с хозяйкой, но и с однокурсниками. И радовалась тому, что оставались у неё «свободные» деньги, на них она покупала книги.

– Зачем тебе эта макулатура? – дивилась хозяйка.

– Что вы! – всплескивала руками Поля, – давайте я вам почитаю, и сами убедитесь какая это прелесть!

Она решила прочесть хозяйке совсем коротенькую вещь, одностраничный рассказ А. Чехова «Студент».

«…маясь от холода, – читала, поеживаясь, девушка, будто продрогла и сама, – думал студент о том, что такая же лютая бедность, голод; такие же… невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнёта – все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдёт ещё тысяча лет, жизнь не станет лучше».

Поленьку уже дрожь била от осознания совершенной невозможности изменений. Ведь всё, о чём писалось в рассказе, было правдой! Ужасной, невозможной, но правдой! Но вот стала читать она студентовы раздумья о пасхальной тайной вечере. О том, как Иисус предрёк так сильно любящему его Петру – тройное предательство! О том, что апостол трижды предаст, до тех пор, пока не пропоёт петух. И это было тоже правдой, ведь предаём же мы самых преданных, самых-самых любимых и близких.

Полин