Вынырнув из нее в очередной раз, Тим попробовал вспомнить, было ли что-то после того, как он умер в первый раз, если, конечно, тот самый раз не являлся единственным.

И ему вдруг вспомнился запах. Настолько восхитительный, что Тим на какой-то миг ощутил себя полностью здоровым, наполненным силой и бодростью. Всего лишь на миг, но и этого хватило, чтобы понять: придумать этот запах он бы не смог, значит, он его где-то действительно обонял. Где-то и когда-то. Но вот где и когда? Может, это было еще до той самой смерти? До первой… Или все же до единственной?..

Вспомнить это Тим, как ни старался, не смог. Зато вдруг, словно тот прозвучал только что, услышал женский голос: «Его зарубили…», а потом – мужской, злобный: «Будешь с нами – будешь жить». И стало вдруг очень-очень холодно. И заболела нога. Так сильно, что он даже вскрикнул.

«Чушь какая-то, бред», – приходя в себя, сказал Тимон. Он внимательно прислушался к своему телу. Нога не болела. То есть, болело по-прежнему все, но настолько слабо, что об этом тут же забывалось. Правда, он по-прежнему не мог пошевелить даже кончиком пальца. Но ведь он и до этого не мог ничем шевелить, разве нет?..

«Шакс! – откликнулся Тимур. – Я почему-то тоже ничем не могу шевелить. А ведь до этого мог… Ну, потом уже, когда сердце заменили».

«По-моему, ты даже ходил, – сказал Тимофей. А потом вдруг спросил: – Ты ведь тоже это помнишь? Запах этот… Что кого-то там зарубили? Что нам угрожали?.. Ну да, ты и не можешь не помнить, память-то у нас одна…»

«Только она засбоила, по-моему, – пробурчал Тимур. – Вот эту дремучую холодюгу я точно помню, а откуда она взялась – нет…»

«А нога…» – начал Тимон, но тут же заткнулся, настолько реально вспомнилась вновь эта дикая боль в правой щиколотке, отдающая до самого колена.

«Шакс! – выдавил Тимур. – Вся эта хренотень, я думаю, вылазит из-за того, что мы были мертвыми. Какие-то части мозга… мозгов, в смысле, успели отмереть, какие-то начали это делать, а потом еще твои баги перемешались с моими – вот нам теперь и мерещатся кошмарики».

«То есть, я перелетел в двадцать третий век, забурился в твою голову, нам поменяли дохлое сердце на искусственное, напичкали лекарствами, и у нас теперь просто такой отходняк?..»

«Ну… да… – не сразу откликнулся Тимур. – Знаю, что ты хочешь сказать! Что мы слишком спокойно эту хрень принимаем, будто сто лет в одной башке живем, и сердца нам каждый четверг меняют…»

«Ну… да… – сказал Тимон. Не передразнивая, так получилось. – А разве тебе это не кажется странным?»

«Проще предположить, что нам стерли память?..»

«Проще предположить, что у меня крыша съехала».

«А у меня?»

«А тебя вообще нет. Ты это… диссоциативное расстройство идентичности. Читал про Миллигана?»

«Сам ты расстройство укрученное! Да ты без меня даже пернуть не можешь!»

Тимур явно обиделся. Но вспомнил, что теперь и сам он почему-то не может шевельнуться, а ведь раньше мог. Это он точно помнил! Уже после операции мог, голову поднимал точно, да и руками-ногами дергал, вроде…

И он снова попробовал поднять голову. На сей раз у него это получилось на удивление просто. Руки он тоже поднял – обе сразу. И тоже очень легко. Слишком легко, будто они стали весить в два раза меньше.

Память прорвало, будто плотину. Не разобравшись еще целиком в хлынувшем потоке воспоминаний, Тим ухватил пока только одно: он и в самом деле стал вдвое легче. И объявил сам себе тревожным шепотом:

– Я не на Земле.

Глава 13

Вспомнив все, Тим осознал, что с ним случилось, и медленно выдохнул. Как ему все-таки повезло! Даже не верилось. Теперь ему стало понятно, что с ним случилось. Когда он сломал ногу и не смог идти, холод негостеприимного Фроста его доконал. В самом прямом смысле этого слова. Его искусственное, не выносящее низких температур сердце при минус пятидесяти остановилось. И Тим второй раз за свою не очень долгую жизнь умер. Это еще надо суметь! Другим и за сто лет только единожды это удается. А у него появился шанс сделать это и в третий раз. То есть, третий-то раз будет наверняка, желательно лишь, чтобы он случился попозже. Лет этак через шестьдесят хотя бы. А можно и через семьдесят семь – до ста лет тоже было бы интересно дожить, красивое число.

Впрочем, Тим тут же одумался, мысленно извинился перед благосклонной к нему судьбой за такую наглость и поблагодарил ее за предоставленную возможность пожить еще в принципе. Ведь то, что его вовремя увидели и спасли было такой фантастической удачей, что и впрямь выпадает раз в жизни, да и то далеко не каждому. Сколько там оставалось до базы? Километра три самое меньшее. А он лежал на снегу в окружении камней в светлом скафандре. Его и с трехсот метров легко было принять за сугроб, за припорошенный снегом камень. Вероятно, ученые из базы заметили его еще тогда, когда он двигался. А когда упал и перестал шевелиться, заподозрили неладное и отправились к нему на выручку. Наверняка не пешком, а на планетоходе или глайдере, потому и успели доставить в медотсек вовремя, когда в организме – в первую очередь в мозге – не начались необратимые процессы. Тут еще, конечно, положительную роль сыграл холод… Вот ведь ирония: сначала мороз его убил, а потом сберег для воскрешения. Как там говорят?.. «Что нас не убивает – делает сильнее». Впору переделывать это высказывание: «Что нас убивает – делает живее». Во всяком случае, сохраннее. Но для афоризма «живее», конечно же, лучше. А еще лучше, уж для него, Тима, точно, что исследовательская база оказалась не автоматической, а обитаемой. И обитаемой именно в нужное время. Да и то, что нужное медицинское оборудование нашлось, и грамотный врачел, и Медея… Хотя на таких базах все это наверняка и так должно быть. Но все равно ему повезло. Обалденно повезло! Охренительно просто! Теперь нужно дождаться медуна и поклониться ему в ножки. Ну, поклониться пока вряд ли получиться, а вот поблагодарить от всего… гм-м… спасенного сердца обязательно надо! Интересно, кстати, ему завели прежний «мотор» или поставили новый? А еще интересно, почему болит,