«Да уж лучше взорваться, чем…»

«Чем что? – оборвал Тимофея напарник. – Думаешь, они такие шаксанутые гуманисты – типа, мы убьем тебя небольно? Заряд наверняка маленький, как этот сказал, чтобы никого не обрызгать. Оторвет тебе кое-что – будешь истекать кровью и вопить от боли, пока не сдохнешь. Может пять минут, а может, час, два… И нет – шакс! – это не тебе, это мне что-нибудь оторвет! Так что заткнись о том, что мне лучше, что нет!»

«Больно будет обоим…» – примирительно начал Тимон.

«Ни хрена! – выкрикнул Тимур. – Ты боль лучше переносишь!.. Вот когда "кнутом" в башке начнут стегать – ты и подставляйся».

«Значит, все, лапки кверху? Сдаемся?»

«А что мы теперь можем?! Даже если про бомбу рыжун насвистел, то нам и менталки хватит. Закрутишься от боли так, что далеко не сдернешь».

«Может, и про "кнут" этот – свистеж?»

«А ты не чувствуешь, что башню будто обручем стянуло?»

«Не сильно же…»

«Да, не сильно. Скоро вообще пройдет. Но ментальный кнут в башке останется. Вот это мы можем скоро проверить. Да нам и так наверняка продемонстрируют, чтобы даже мыслей выкручиваться пото́м не возникало».

«Все ясно…» – пробормотал Тимофей.

«Что тебе ясно?! Думаешь, я трус? Просто сделать ничего нельзя, когда на такую цепь сажают. Ее не перепилишь…»

«Мы даже не пробовали!»

«Заткнись! Надоел уже!..»

И тут послышался тонкий неравномерный писк. До этого в помещении тоже что-то тихонько шуршало и попискивало – работало медоборудование, – но звуки были ритмичными, однотонными, оттого почти не воспринимались сознанием. Сейчас же пищало совсем по-другому: то прерывисто, то длинно, то еще раз длинно и несколько раз прерывисто… Тимофей даже подумал, что это похоже на азбуку Морзе.

«Тихо! – мысленно шикнул на него Тимур. – Это и есть азбука Морзе!»

Тимон от изумления на какое-то время выпал из реальности. Даже в его время об этом архаическом способе передаче информации в его окружении мало кто помнил, но чтобы теперь, в двадцать третьем веке!.. Но вскоре, когда опять смог нормально соображать, он понял, что был неправ. Ухватив воспоминания Тимура, он узнал, что азбуку Морзе, оказывается, даже преподавали в космолетном училище. Потому что какими бы ни были совершенными средства связи, они все же могли подвести. Выйти из строя, потеряться, да мало ли какие могли возникнуть причины для потери стандартной связи в экстремальных условиях, к которым и готовили будущих космолетчиков! И тогда примитивный древний способ общения мог оказаться самым надежным, а то и единственным.

Теперешняя ситуация как раз и подтвердила правильность этого подхода. Непонятно, правда, кто и зачем, но кто-то определенно передавал нечто с помощью прерывистого писка: четыре долгих звука, потом три долгих, долгий и сразу короткий, еще один короткий и сразу три коротких подряд. А затем все повторилось: четыре длинных писка, три длинных, длинный-короткий, короткий, три коротких. Потом еще раз, еще и еще…

«Шонес…» – пробормотал Тимур перевод.

И Тимофей сначала почувствовал его дикое, ошеломительное изумление, и лишь потом вспомнил, что это была настоящая фамилия Тимура. Не Шосин, как он представлялся в последнее время, а именно Шонес. Но кто здесь, на пиратской базе, мог об этом знать, если такой информации не было в поддельном ид-чипе?.. Кто мог вообще это знать, кроме людей из его далекого прошлого, с которым Тимур давно и, казалось бы, безвозвратно порвал? Каким образом его прошлое могло всплыть здесь?!.. Проще было поверить в невероятную случайность, в некий сбой оборудования, создавший такое сочетание звуков.

Это казалось куда более реальным, и Тимур на самом деле стал уже склоняться к такой версии, когда писк изменился. Короткий – два длинных – короткий, три длинных, короткий – два длинных, длинный… И еще череда писков разной длительности. А потом – все опять заново; короткий – два длинных – короткий…

«"Повтор топорика", – перевел повторяющуюся фразу Тимур. – Бред какой-то!.. Точно случайность. Что-то барахлит».

«Барахлит?! – воскликнул Тимон. – Сначала пищит твою фамилию, потом осмысленную фразу – и это, по-твоему, случайность?..»

«А "повтор топорика" – это, по-твоему, осмысленность?»

«Но ведь это реальные слова! Не может какая-то долбаная неисправность пропищать все это случайно, да еще несколько раз! Фамилия вначале была наверняка для привлечения твоего внимания. А настоящая – чтобы кому не нужно, не понял. Даже если еще кто-то знает азбуку Морзе и это случайно услышит… – Тимофея вдруг осенило: – Про топорик – это тоже шифровка! Чтобы другие не поняли! Давай, вспоминай, что у тебя было связано с топорами?»

«Шакс! Но кто?!.. Кто это вообще может передавать?! Доступ к медсистеме есть только у пиратов, да и то наверняка не у всех!»

«Давай лучше думать не "кто", а "что". По-моему, сейчас это важнее. Вспоминай про топоры!»

Тимур стал вспоминать. А поскольку память у парней была общей, Тимон оказался вовлеченным в это процесс. И топоры – настоящие топоры – вспоминались как раз только ему, в эпоху Тимура ими практически не пользовались. Разве что пару раз в училище, во время походов на занятиях по выживанию. Кстати, фамилия инструктора была тоже созвучной – Торопов. Почти Топоров. Курсанты его даже так и прозвали: Топорик…»

«Стоп! – завопил Тимур. – Я понял! Мне намекают на этот Топорик – на Торопова!»

«И что тебя просят повторить?»

«Пока не знаю… Мне с ним сразу вспоминается одна подляна, которую я устроил… Ну, не то чтобы подляна, а…»

«Это оно…» – пробормотал Тимофей, который увидел, что именно вспомнил напарник.

Занятия по выживанию включали в себя много тяжелых, а часто и неприятных испытаний. Одно из них было особенно гадким: определение болевого порога курсанта. Это было примерно то же, что пресловутый «кнут» в голове. Только там ничего испытуемому не вшивали. Его просто помещали внутрь устройства, генерирующего мощное ментальное поле. Через него можно было «внушить» любое чувство: голод, радость, страх, боль… В том случае была как раз боль. Ее уровень постепенно повышали. До тех пор, пока курсант не начинал кричать или подавать иные признаки, говорящие о том, что он больше не может терпеть. Тогда испытание прекращали.

«Звездец! – не выдержал подобных воспоминаний Тимофей. – Ты же говорил, что такое изуверство везде