Вовкина комната выглядела так, будто он никогда в ней не жил. Теперь она стала комнатой Сёмы. В ней всё было для него.

– Мам? – позвал Вова.

Мама сидела к двери, в которой стоял её старший сын, спиной. Она возилась с Сёмой.

– Ма-ам, что с нашим домом? А почему в комнате всё не так, – с надеждой Вовка сделал шаг вперёд. Вот же его мама, она всё разъяснит и всё это исчезнет. И его комната снова станет его. И дом будет уютным, совсем как прежде.

Мама повернулась и посмотрела на Вову недоумённым взглядом. Точно не сразу вспомнила, кто это.

– А, ты. Вернулся, значит, – наконец сказала она, да таким недовольным тоном, что Вовка поёжился, – ну, и где ты был? Хотя, не важно. Ну, оставайся, пока. Вот папа вернётся с работы, тогда и решим, что с тобой делать. Как видишь, это теперь Семёна комната. Даже не знаю где тебе место выделить.

Скривившиеся при виде Вовки лицо мамы, если то была она, разгладилось, стоило только ей вновь глянуть на кричащего и требующего к себе внимания Сёму.

Вовка почувствовал только, как мир вокруг него сделал сальто-мортале, и то же самое проделал кто-то или что-то в его животе. Сердце ударило в гонг, а по ногам растеклась вязкая слабость. Если бы не стена, о которую он облокотился, то точно свалился бы на пол.

– Мам, мам, – тихо позвал Вовка, – это же я, ты что? Мам…

Слёзы покатились из его глаз.

– Мам!

– О, господи ты, боже мой! – раздражённо отозвалась женщина, – я вижу, что ты. Грязный, как трубочист! Как и всегда! Что ты мамсишь?

Она повернулась к Вове.

– Ну, и чего тебе? Если кушать хочешь, на кухне есть еда. И ради всего, убери отсюда свои грязные ноги, не мешай нам с Сёмой. Видишь, что ему внимание моё нужно.

Мама вновь повернулась к Сёме:

– Ти жи мой сладкий, ой-ой, какие глазки на меня смотрят. Ну, что ти, успокоился? Агу-агу. А на того не обращай внимания, скоро он уйдёт. Дя-дя, хороший мой.

Краски поблекли перед глазами у Вовки. Пусть он себе хоть сто раз, – да, хоть тысячу! – говорил, что виноваты родители, что они его не любят, а он не нуждается в их любви, что с лёгкостью Робинзона Крузо проживёт без них – ни один раз из этих чёрных утверждений, ни даже полраза не были правдивыми! Всё была с горяча выпаленная не правда. Жгучая ревность и обида.

И только сейчас, только, когда он увидел маму без любви к нему внутри, только и только сейчас он почувствовал свою неправоту. Всё это – его побег, его мысли, его желания, – всё от самого начала и до конца – было неправдой, понарошку и не должно было так произойти. Ведь он никогда по-настоящему так не хотел! Нет!

Слёзы катились из его глаз, когда он смотрел на маму, отвернувшуюся от него. Он чувствовал, как что-то важное внутри отрывается. Вова не хотел, чтобы оно пропало, оторвалось, а поэтому сжал кулаки и с силой прислонил их к груди, чтобы удержать. Но это что-то было столь уставшим, так слабо! Слабо не от того, что сейчас Вовк увидел, оно ослабло раньше. Сам Вовка его ослабил. Бросил в черноту глубочайшей пропасти. Не спас. Смалодушничал. Испугался. Отвернулся. Убежал.

В груди защемило, Вовка крепко зажмурился.

Чернота закружилась вокруг него.

– Надо отвечать им тем же оружием, что и они. Клин клином вышибают, – говорил в самое ухо Вовке чернявый.

– Они меняют правила, они разлюбили тебя, так меняй их и ты, разлюби ты! Разлюби по-настоящему! Они врут, обманывают, подставляют, так делай то же самое и ты! – продолжал криводушничать он.

– Оторви её! Вырви из сердца! Не нужна тебе эта тяжесть!

– НЕТ! Вали! УХОДИ-И-И!!!! – закричал что есть мочи Вовка и разрыдался.

Крик оттолкнул чернявого, но он не ушёл. Оболочка дома сползла, как размокшая туалетная бумага. Иллюзии больше не было. Вова снова оказался в Кривомирье.

Вова оказался не просто в Кривомирье, а ровно на том самом месте, около того самого дерева, которое, как он думал, было выходом из Кривомирья. Оказалось, что это лишь очередная ловушка, уловка, фальшивка.

Не было сомнений, что чернявый знал, о том, где Вовка, знал, что он сбежал, что наблюдает за ним. Он подстроил всё специально так, чтобы окончательно превратить его в кривомирца. Это и было задачей. Самой главной и единственной, для которой он появился на свет. Для этого и создал копию Вовкиного мира с пародиями на его друзей и дом.

Чернявый никогда не отпускал Вову от себя. Никогда.

– Нет? Вали? – озлобленно прошипел он, как змея. Чёрные волосы его, серая кожа, впалые в тень глаза, тонкие руки и шея – чернявый был похож сейчас на чернокнижника, впервые выглянувшего из-за горы тёмных фолиантов, водружённых на стол.

– Я. Я!! Я-Я-Я!!!.. – сорвался на крик, – …показал тебе всё! Тебя никто не ждёт уже! Ни-кто! Ты остался один! Разве не видел? Ха! Даже друзья и думать про тебя не думали! Только лишь из-за дорогого подарка вновь вспомнили о тебе. Наверняка, сейчас играют в баскет и ждать тебя не стали. Это друзья?! Ну-ну! Продались за лживые рассказы и за дорогой подарок, а как ушёл – забыли! Подарочек то у них остался!

Вовка лежал на пластиковой траве. Острыми краями она резала ему щёки, но он не обращал внимание. Закрыл лицо руками, вздрагивая, то и дело, от беззвучных рыданий. Неужели мама его не любит?

– А кто показал тебе дом? Кто? Я! Я показал тебе, что сейчас происходит в твоём, так называемом, доме! – чернявого чуть не стошнило, – Никто не ждёт тебя. Дома больше нет! Да и не было никогда! С самого твоего рождения тебя обманывали и никогда не любили. Поэтому и захотели себе Сёмку, чтобы от тебя отделаться! Ты им не нужен!

Чернявый перевёл дыхание и продолжил:

– Я открыл тебе на это глаза! А ты меня гонишь? Ну-ну. Хорош, хорош. Ты думаешь, я тебе вру? Так послушай меня: зачем им второй сын, если есть ты? А? Зачем им кто-то ещё? Да, потому что они не любили тебя никогда, терпели только!

– Поч… – Вовка судорожно вздохнул, лёгкие его разрывались, – поч-почему? Почему ты всё это говоришь??? Не правда, всё не правда!

Пусть чернявый и шипел, но каждое его слово пудовым молотом било по сердцу. Вовка не хотел слушать, но не мог перестать. Не мог ничего делать! Чернявый подгадал и сделал всё так, чтобы максимально сломить, наполнить его душу липкой, как дёготь, чернотой. Исчернить, чтобы превратить в кривомирца, – ушлого, хитрого, предприимчивого, жадного, злобного, эгоистичного, маскирующегося в добродетель, – выбить из него человека и восстановить на его месте себя: выглядящего как человек, живущего вместе с людьми, но ими не являющимся. И, как видно было по Кривомирью, таких было много не только среди взрослых, но и детей. Ведь любой взрослый, когда-то был ребёнком.

– «Почему?», – тоненьким голоском передразнивал чернявый, мерзко хохоча, – «Почему»??!! «Не правда»?! А за что тебя любить? Думаешь, белый и невинный? Ну-ну. Ну-ну. Каким ты теперь стал то! Эгоист, думаешь только о себе! И это всегда в тебе было, всегда-а-а. Не мотай головой, не отрицай! – взвизгнул чернявый, – Кто бросил своего подельника, а? Я что ли?