Он подошел к Вигге.

— Мне велели уйти. Но раненые…

Тот помолчал, мотнул головой в сторону. Эрик последовал за ним.

— Господин гневлив, но отходчив, — едва слышно произнес Вигге, когда они отошли на десяток шагов. — Как и его батюшка, да примет Творец его душу. Дайте ему время опомниться, и он позволит вам остаться.

— Я не намерен оставаться там, откуда меня прогнали, разве что если услышу извинения, — так же тихо сказал Эрик. — Но мне жаль раненых. Наверняка есть те, кого, как Стига, спасет только дар.

— Понимаю. Я велю раненым собраться в шатре, где они ночевали. И снести туда тех, кто сам не в силах идти. Не смогу отплатить как полагается, но постараюсь быть благодарным не только на словах.

— А Бруни?

— Господин отходчив, — повторил Вигге. — А госпожа жалостлива. Не знаю, в чем провинился оруженосец, но вижу, что он уже свое получил.

Эрик кивнул. Значит, Вигге потянет с наказанием, через служанку или как-то еще рассказав о нем Аделе, та попросит мужа о снисхождении, всех простят, явив милость, достойную благородного.

Если Адела захочет простить того, по чьей вине, пусть и невольной, едва не погибла. Если Бруни не затаит злобу. Но ни с ним, ни с ней Эрик уже ничего не поделает.

Он глянул на звезды. Где-то в это же время его подняли в караул в прошлый раз. Предутренние часы, когда сильнее всего хочется спать. Если эту ночь делили на две смены, почему его не подняли с людьми Хаука? Или тот решил смешать людей, своих и дяди, и разделить на три караула? За Ингрид ведь тоже не послал, а жену он не оставил бы без присмотра. И сам Хаук тоже был без доспеха, значит, его подняли среди ночи.

Изменилось бы что-то, если бы людей в карауле было больше, пусть стража и оказалась бы длиннее? Эрик надеялся, что ему никогда не придется решать за других, а потом думать, что было бы, если… Ему и своих забот хватало, а командовать людьми он не согласился бы ни за какие коврижки.

Шатру, предназначенному для простых воинов, тоже досталось — покосился, после того как перерубили несколько растяжек, в нем чернели прорехи. Но лунный свет сквозь плотное полотно почти не проникал, и Эрик, не колеблясь зажег светлячок. Будет шатер светиться в чистом поле. Плевать. И без того уже вся округа знает, что они здесь.

Стига в шатер не принесли — видимо, решили, что помощь целителя ему уже не нужна, и отправили туда, где ночевали Гарди и Фолки со своими оруженосцами. Принесли того русого парня, что жаловался на унесенный Фолки самострел, с дырой между ребер. Воздух со свистом входил в рану и не выходил обратно, грудь и шея парня раздулись и скрипели при каждом прикосновении, точно утоптанный снег, губы посинели, и сердце еле билось. Еще один раненый лежал без сознания с пробитой головой, но разум не погиб, и, значит, все обойдется. С полдюжины легкораненых — сломанные ребра, содранный кусок скальпа, несколько порезов, пара шишек. Над одним потешались все, кому не лень — слуга слишком проворно ринулся под телегу, удирая от чужака с ножом. Эрик мог бы поспорить, что в другое время эти люди и к обычному-то лекарю не стали бы обращаться, перевязали бы друг друга да ждали, пока заживет. Но зачем терпеть неудобства, когда можно обойтись без них?

Он не стал никому отказывать. И без того эта ночная стычка обошлась им в пятерых убитых — и двоим, насколько Эрик понял из разговоров тех, кто приходил к нему лечиться, перерезали горло, подобравшись из-за спины. Когда поднялась тревога и успели собраться, дали отпор… Нападавших положили почти втрое больше — Эрик попытался припомнить, скольких он мог бы записать на свой счет, но числа не сходились хоть тресни. В итоге плюнул — что толку, своих-то это все равно не вернет. Удержал троих до того, как они отправились к Творцу, и ладно.

Эрик отпустил последнего раненого, сел на землю — двое тяжелых спали, и в палатке никого не осталось. Снаружи доносились голоса: стаскивали на край лагеря мертвых, отделяя своих от чужих, проверяли лошадей, собирали разбросанное с телег, хотя вот это уж точно могло подождать до утра, все равно, пока не вернется Фолки со своими людьми, с места не сдвинутся. Наверное, надо было идти помогать. Но не хотелось попадаться на глаза Хауку — двоим тяжелым еще придется подновлять плетения на следующий день, и тому, со сломанными ребрами, тоже, хотя этот на самый крайний случай обойдется и повязкой. Эрик не лукавил, когда говорил Вигге, что не останется там, откуда его погнали, но не любил оставлять дела незаконченными.

Еще надо бы найти Бруни и посмотреть, как он. Хаук бил, не жалея, мог и челюсть сломать. А сам парень к нему не пришел — то ли не хотел показываться на глаза свидетелю его позора, то ли еще что… Значит, все-таки придется вставать и искать оруженосца. Вот только еще немного посидит — усталость обрушилась как-то разом, словно могильной плитой придавило.

Он выругался — что за дурные сравнения в голову лезут — и едва удержался от соблазна сотворить охраняющий знак, точно купчиха, что верит в сглаз и прочую чушь. Приподнялся, услышав стук копыт, но тут же сел снова, разобрав говор. Люди Фолки. Странно, что они ночью вернулись, обычно останавливались до наступления темноты и по темноте никуда не двигались. Все равно много не пройдешь, только, не ровен час, людям да лошадям ноги переломаешь.

Откинулся полог, Эрик поднял взгляд на вошедшего.

— Совсем дурак, что ли, шатер светится, что твой королевский дворец, за лигу видно! — рявкнул Фолки, не утруждаясь приветствием. Эрик, впрочем, тоже не стал вставать и кланяться, так и сидел, глядя снизу вверх.

— Из-за тебя, дурня, пришлось срываться, как свет увидали на горизонте! И помочь не помогли, и людей переполошил!

Эрик хотел сказать, что, когда на горизонте появился свет, срываться было уже поздно, но не стал. Что толку напоминать об очевидном. Молча пожал плечами и погасил светлячок, темнота показалась непроглядной. Фолки выругался, запутавшись в пологе.

— Ноги твоей утром тут не будет, — пообещал он, уходя.

Эрик снова пожал плечами, хотя темнота скрыла его от чужих глаз. Может, хоть тогда выспится.

Эрик снова зажег светлячок, едва заметный, не ярче лучины. Оттащил спящих раненых подальше от входа, к самым стенкам шатра: не ровен час наступит кто или споткнется о них. Выбрался из шатра, погасив свет.

Снаружи суета уже стихала. Впрочем, почему «уже» — над горизонтом небо светлело, а значит, прошло довольно много времени. Эрик огляделся — мертвых не было видно, наверное, оттащили куда-то на край лагеря. Интересно, закопают или его попросят сжечь тела? Дров-то тут не сыщешь, а те, что везли с собой — для еды, а не для покойников. Закопают, наверное, когда рассветет…

Кухонный костер горел, Эрик хмыкнул про себя: стоило светлячок гасить, костер-то тоже за лигу видно. Вокруг огня группками по трое-пятеро собрались люди — казалось, что там сейчас все, кто остался жив. Впрочем, нет, благородных не видно.