Анфиса подумала некоторое время.

— А… как вы на участок попадали, Юра? Неужели вдоль забораобходили?!

Конечно, он не обходил вдоль забора. Она молодец,девчонка!.. Толковая.

Эта мысль доставила ему удовольствие.

— Там лазейка есть, Анфиса. Даже не лазейка, а стараякалитка. За погребом.

— За новым или за старым? — уточнила Марфа Васильевна.

«Новый» погреб построили «недавно». Лет пятьдесят назад, астарый стоял уже давно, года с девятисотого.

— За старым. Там когда-то сквозной проход был, и когдазаборы меняли, калитку оставили.

— Хотелось бы мне знать, зачем, — пробормотала бабушка,которая всегда подозревала, что через любую лазейку на ее участок непременнополезут злоумышленники.

— Может, как раз на такой случай.

— То есть теоретически, — подхватила Анфиса — убийца могпроникнуть на участок Петра Мартыновича с нашей стороны?

— Да с его собственной стороны в сто раз удобней, —нетерпеливо сказала бабушка, — что там к нему проникать-то, когда заборапутевого нет как нет! Одни дыры. В заборе дыры, зато парников развел!..

Но Анфиса совсем не это имела в виду.

Юра знал, где калитка, соединяющая участки. Юра знал в садукаждое дерево и каждый куст. Юра видел в темноте, как кот Архип, а может, дажеи лучше.

Юра сказал — осмотр места происшествия!

— Нет, — снова начала бабушка после непродолжительногомолчания, — мы думаем не с той стороны. Что мы вообще знаем про ПетраМартыновича? Кроме того, что он совал мне под нос свое гуано?

Вся компания призадумалась. Архип сдержанно зевнул.

— Я знаю, что он живет тут с тех пор, как купил участок, —продолжала бабушка. — А до этого вроде бы в аксаковской школе преподавал… вы непомните, что он преподавал, Клавдия Фемистоклюсовна?

— Вроде историю, Марфа Васильна!

— Так и есть. Историю. Пенсионер уже несколько лет. Быласестра, мать, я смутно их помню. Остались племянники, Геннадий Геннадьевич иВладимир Геннадьевич. Всю жизнь живут в Москве и ничего собой не представляют.Приезжали редко, не каждый год. Ни про каких других родственников я ничего неслыхала. А вы, Клавдия Фемистоклюсовна?

— Так и я ничего, Марфа Васильна!

— Значит, можно считать, что их нет. Похоже, дело не вродственниках.

— Что-то должно было случиться накануне, — вдруг сказал Юра.— Совсем недавно. Только что?

— Почему вы думаете, что накануне, Юра?

— Потому что его жизнь никак не менялась с годами. — Ондостал из кармана сигареты, но закуривать не стал, тихонько положил пачку настол рядом с собой. Бабушка покосилась на пачку. — А это самое привидение,которое его пугало, появилось совсем недавно, три или четыре дня назад.Незадолго до этого что-то должно было произойти. Что-то такое, что вызвалопоявление этого призрака, так сказать.

— Ну, мы вряд ли сейчас сможем это установить, — заметила Анфиса.— Мы его совсем не знали.

— Пионеры к нему ходили, — вставила Клавдия и деликатновысморкалась в свой грандиозный платок, — он их учил, что ли! Я сколько развидала — идут!..

— Какие сейчас пионеры, Клава?!

— Да откуда мне знать?! Ребята какие-то из Аксакова! Идутсебе и идут. Прошлой, осенью меня увидели и давай кричать, — а я яблоки толькособрала! — бабка, мол, угости яблочком! Ну, я и дала. А что, думаю, не дать? Недам, думаю, так они еще, черти, сами за ними полезут! Ну, они набрали яблок вэти рюкзаки свои страшенные и дальше пошли. К нему, видно.

— Юра, — распорядилась Анфиса, — нужно выяснить, какиеименно пионеры приходили к Петру Мартыновичу и зачем! Наверное, для этого вампридется съездить в школу.

Юра кивнул, как бы признавая за ней право распоряжаться.

— А дверь? — задумчиво спросила Марфа Васильевна сама усебя. — Дверь почему были открыта? Кого он мог впустить и когда? И почему наночь глядя? Или он впустил днем?

— Нет, не получается, — тоже задумчиво сказал Юра, — еслиднем, то как он оказался в постели? Да еще в пижаме?! Вряд ли он пустил кого-тона ночлег. Как правило, у него никого никогда не бывало, если мы не ошибаемся.Если он, допустим, встал и открыл дверь, то вряд ли его удалось бы так простозадушить. Если человек не спит, он должен сопротивляться, когда его душат,правильно я понимаю?

— Ну, если только он не мечтает, чтобы его задушили, —невозмутимо заявила Марфа Васильевна. — Клавдия Фемистоклюсовна, поставили бывы чаю, право слово! Самовар совсем холодный!

— Конечно, поставлю. Господи, и печенье! Я же печеньеиспекла! Что ж вы молчите, Марфа Васильевна, если вы этим печеньем всю плешьмне проели, когда я пекла-то! Вредно для фигуры, потолстеем! Подождите,подождите, ребята, не пейте холодный и без печенья!..

Она подхватила самовар и, громко топая, умчалась на кухню.

Бабушка вытащила из портсигара следующую сигарету.

Анфиса соображала.

— Юра, а во сколько вы вчера выпустили Грега?

Грег — московская сторожевая со слоновьими лапами имедвежьей башкой — содержался в вольере на той стороне сада, которая былаобращена к реке. Выпускать его днем было опасно и незачем, потому что, при всемсвоем дивном добродушии и повышенной пушистости, он готов был кого угодно научасток пустить, но уж точно никого не выпускал, пока Юра ему не приказывалвыпустить.

Однажды, вернувшись из Москвы, он застал на усадьбенебольшую обезумевшую толпу совершенно разных людей. Возглавлял ее ИванИванович Калитин, заскочивший на полчаса и застрявший до позднего вечера.Почтальонша Курочкина, принесшая с почты кипу журналов, подозрительный тип вхолщовых брючках, который притащился вместе с почтальоншей и был пущен научасток по недосмотру Клавдии Фемистоклюсовны. Тип утверждал, что он агитаторкандидата в депутаты Елкина. И непосредственно сам кандидат Елкин, которыйродства с подозрительным типом не признавал, а к бабушке заехал с нижайшейпросьбой выступить перед ветеранами в его пользу. При этой охрана кандидатамаялась снаружи и изнемогала от бессилия. Они то пытались подозвать невозмутимогоГрега к забору — а он не шел, конечно, — то заглядывали в щели, которых небыло, а один даже пистолет достал — как видно, в ажитации находился.

Юра попросил Грега всех выпустить, и они моментальновыскочили и рассеялись по полю и по своим машинам, у кого они были.

У бабушки «от толпы» под вечер сделались мигрень и слабость,даже могучая но-шпа помогла не сразу, и с тех пор Юра выпускал собаку, толькокогда твердо знал, что никто уже не нагрянет, зато сам он точно остается научастке.