Вот великая мудрость, ослепительная и сияющая в своей простоте:любовь — это состояние души, а вовсе не время года!

Ждать весну, чтобы влюбиться, так же глупо, как читатьповаренную книгу, чтобы найти там рецепт вечной молодости!

Весна хороша сама по себе, ибо местные жители, именуемыесеверянами, — потомки все тех же незадачливых племен, выбравших для жизниболотистый бор, а не солнечную лужайку. Поэтому так и радуют незатейливыевесенние штучки — искрящиеся лужи, теплый ветер, добытые из глубин шкафа темныеочки, потому что, оказывается, на небе все еще есть солнце, оно все еще светити даже попадает в глаза! Дни становятся длиннее и ярче, и четыре часа — это ещене ночь, а, наоборот, разгар веселья, и от души работается и славно гуляется.

И все это не имеет никакого отношения к любви, вот какдумала Анфиса Коржикова, вдыхая холодный воздух ближнего поля!

То есть она, любовь-то, хороша в любое время года. И кто еезнает, может, осенью, или летом, или зимой — ужас какой! — она бывает дажелучше, чем весной. Или хуже, чем весной, — а все потому, что ни при чем, вовсени при чем тут время года!

Совсем немного осталось, и все, все будет — лужи, солнце,яркие дни, вкусный воздух, новая жизнь.

Может, и любовь будет, у кого новая, у кого старая, у когобольшая, у кого маленькая — она всегда бывает разная, независимо от временивосхода солнца и количества градусов по Цельсию. Или по Фаренгейту.

Весна никакая не «пора любви».

Весна, как и любовь, вот-вот должна прийти просто потому что— пора!..

Так потихоньку философствовала Анфиса Коржикова, и еемашинка летела по пустынной дороге, и закатное солнце уже было золотым и дажегрело немного, и впервые после потери родителей она вдруг подумала, что ничегоне кончилось.

У нее есть бабушка, аптека, Наталья и даже Юра. У нее естьее детективная история — самая настоящая, не чета каким-то там пропавшимдоговорам! У нее есть это поле и дорожка, сваливающаяся к ручью, и беседка надКлязьмой, и самовар, который Клавдия взбадривает к ее приезду, — семья, целыймир, устойчивый и надежный, как волжский утес, и этот мир не подведет ее, какподвели родители, оставившие ее в одиночестве!

Последний поворот она пролетела очень лихо, притормозила ипривычно осадила своего скакуна перед коваными железными воротами.

Странное дело. Ворота были распахнуты настежь.

Сколько Анфиса себя помнила, они никогда не стоялинараспашку. Бабушка подозревала всех окрестных жителей в опасном желании влезтьк ней на участок и чего-нибудь непременно своровать, потому и ворота были до неба,с острыми пиками, и Юра то и дело патрулировал территорию, и домофон был купленсамой последней модели — с видеокамерой и записывающим устройством.

От неожиданности она даже не сразу поняла, что можновъезжать, и зачем-то высунула руку и нажала блестящую кнопочку на переговорномустройстве.

Устройство запиликало, но никто не отозвался.

— Черт возьми, — пробормотала Анфиса.

Паника, охватившая ее, была мгновенной и страшной, каклесной пожар в разгар засухи.

Что-то случилось. Что-то страшное произошло. Ворота открыты,и никто не отвечает.

Сзади вдруг послышалось урчание мотора и шуршание шин,которое стремительно приблизилось и смолкло прямо за ее багажником. Анфисанапряженно взялась рукой за щиток и заставила себя посмотреть в зеркало заднеговида.

Это была машина ее бабушки, джип, купленный, чтобыразъезжать «по хозяйству». У нее еще были комфортабельный седан и огромныйзверского вида мотоцикл — специально для Юры.

От страха и напряжения Анфиса не сразу поняла, что это«свой» джип, так и сидела, вцепившись рукой в переднюю панель. Открыласьводительская дверь, и Юра спрыгнул на асфальт.

У него было озабоченное лицо, и он был небрит.

— Здравствуйте, Анфиса.

— Юра, что случилось!?

— Ничего особенного не случилось, не волнуйтесь. У нас…маленькие неприятности.

Он нагнулся к ее открытому окну так, что перед носом у нееоказался его светлый свитер крупной вязки. Под свитером просвечивала широкаязолотая цепочка. Почему-то Анфиса не могла отвести от нее глаз.

— Какие неприятности, Юра?!

Он секунду подумал, словно прикидывая, имеет смысл сообщатьей новость или нет.

— Юра!

— Петр Мартынович, сосед… Он умер.

— Как?!..

Юра пожал плечами. Вид у него был какой-то неуверенный.

— Юра! Он вчера был жив и здоров, и его пугало какое-топривидение! Бабушка мне об этом рассказывала! А Клава это привидение дажевидела под елкой!

— Мне не хотелось бы…

— Юра, я не курсистка и не член общества любителей поэзииБальмонта! Что случилось?!

— Ночью он умер. Милиция считает, что.. сам по себе умер, ивсе. А я считаю, что его задушили. Подушкой. То есть мы с вашей бабушкой таксчитаем.

Она поверила сразу — и именно в то, что его задушили.

Вчера ночью в саду явно кто-то был, она не видела, ночувствовала это присутствие очень отчетливо.

Анфиса зашарила рукой по автомобильной обшивке, нащупаларучку, дернула и распахнула дверь. Бедный Юра едва успел отскочить.

Не успел бы, получил бы серьезный удар железной дверью всамое что ни на есть чувствительное место.

— Кто его задушил?! Что вы такое городите, Юра?! У нас тутникогда и никого…

Она осеклась, понимая, что вряд ли он только что выдумал всюэту историю, что это правда, от начала до конца.

Соседа Петра Мартыновича, любителя гуано, жившего в двухшагах, нынешней ночью задушили подушкой.

— А… как вы узнали?!

— Марфа Васильевна утром повезла ему пироги. Такая у нееидея возникла почему-то…

— Не почему-то, а из-за собаки Баскервилей!

Юра помолчал.

— Из-за чего?

— Из-за собаки Баскервилей, но это долгая история. Впрочем,вы знаете, наверное.

— Я знаю, что его кто-то пугал. Но… не собакой.

— Собака — это просто так, — с досадой сказала Анфиса. — Ну,дальше, дальше!..

Руки у нее стали совсем ледяными и она сунула их в карманы.

— А дальше… ничего. Мы приехали, дом открыт, а сосед… лежит.И уже не спасти, конечно. Ну, я вызвал милицию, «Скорую», а Марфу Васильевнуотвез домой.. Все.