Архип подумал и сказал, что, пожалуй, не хочет. То есть,добавил он, конечно, никто не боится этого дурацкого Грега, но гулять с нимвместе радости мало.

— Тогда давай.

Архип никогда не «давал», когда говорили «давай», поэтомудемонстративно уселся на верхнюю ступеньку и еще лапочками переступил,устраиваясь.

Юра вздохнул и закурил. Ну вот. Даже коты его не слушаются.

Хрустнула ветка, и Архип моментально поставил уши топориком,а Юра повернулся в ту сторону, где хрустнуло.

Никого там не было и быть не могло — он знал это совершенноточно, — но холодное чувство незащищенности вдруг окатило его с головы до ног,как из ведра.

Безобидного пожилого мужика, жившего по соседству,хладнокровно убили.

Несколько дней назад на опушке Клавдия повстречалась сутопленником.

Анфиса видела кого-то в саду.

Ветка хрустнула в ту минуту, когда он вышел на крыльцо,словно кто-то быстро подался назад, в кустистые сумерки, стремясь остатьсянезамеченным.

Бывший мент Юра Латышев, по старой привычке чувствовавшийопасность так же остро, как тепло или холод, весь подобрался.

Опасность была где-то рядом, в сию секунду он знал этосовершенно точно.

И сейчас она подобралась очень близко.

* * *

Илья Решетников выпил полбанки кофе и съел привезенныебывшей женой яблоки, когда выяснилось, что на часах уже полдвенадцатого ихорошо бы поехать домой и поспать немного.

Его рабочий день начинался очень рано — он приезжал наработу к семи, потому что его водителям было недосуг ждать, когда начальниквыспится. Он давным-давно мог бы переложить часть своих утренних обязанностейна заместителя — и не хотел этого. Ему нравилось контролировать в конторекаждый шаг и вздох, каждую отъезжающую машину и каждого водителя. Кроме того,он был уверен, что с «профессиональным менеджером» Димой его мужикам будетнеловко — как ему самому неловко с ним — и работу они сделают плохо.

Этого Илья Решетников допустить никак не мог. Работа былаглавной составляющей его жизни, а заместитель Дима — не главной.

Когда-то он даже приревновал его к своей жене, и ревновалдолго и мучительно, а потом перестал. Как-то в одночасье перестал, в один день.Ему стало все равно — наверное, когда выяснилось, что его жена в силу своейисключительной «тонкости» решительно не может с ним ладить, потому что он«мужлан и деревенщина», о чем ей не раз говорила ее многоопытная мама, а она еене слушала и поняла это только теперь, когда «уже поздно».

— Разводиться никому не рано и никогда не поздно, — объявилон тогда, и они развелись.

Некоторое время он тягостно недоумевал, как это вышло — унего были «идеалы», и он все стремился к ним, все прилаживался создать семью, иему даже показалось, что создал, в том смысле, что получил фиолетовый штамп в паспортеи жену-красавицу. Поначалу он даже планировал, какой у него будет дом служайкой, а на лужайке чтоб непременно фонтан, а на доме чтоб затейливыйфонарик.

И еще дети — две или даже три штуки, он считал детейисключительно на штуки. Два мальчика и одна девочка, так примерно. С мальчикамион будет ездить на рыбалку под Астрахань и на Селигер, а девочку водить заручку и вызывать восторг окружающих.

В процессе всех этих мечтаний выяснилось, что жена егоникаких детей не хочет — ни одного, даже если считать в штуках. К жизни загородом она относилась без всякого энтузиазма и считала, что хорошо только наРублевке, которая Илье решительно не подходила. Он никогда не понимал, почемудолжен платить за чашку кофе шестьсот рублей, если он точно знает, что в приличномресторане она стоит шестьдесят. Не то чтобы у него не было шестисот рублей, ноон не любил, когда его «держат за дурака». В теннис он не играл, с гольфом тожебыли большие проблемы, и учиться гарцевать на лошади он вроде бы не собирался.Таким образом, ничего из принятых в данном конкретном социальном слоеразвлечений его не увлекало, а жить на Рублевке ради Рублевки, тащиться каждоеутро по двухполосной петляющей дорожке в веренице таких же изнемогающих отутренней пробочной тягомотины бедолаг на супердорогих машинах, более всего насвете обеспокоенных своим статусом, — такая перспектива никогда его нерадовала. Про все остальные загородные поселки его жена говорила, что они «дляплебеев», и жить в них ни за что не соглашалась.

Кроме загородных поселков, было еще много всего, мелкого ипокрупнее, что привело к тому, что под первым фиолетовым штампом о бракепоявился второй фиолетовый штамп — о разводе.

Илья Решетников никогда ни о чем не сожалел в силу своейкрайней толстокожести, и о разводе не жалел тоже, но о том, что ему так и неудалось «создать семью», пожалуй, сожалел.

Но затея не удалась. За попытку спасибо.

Он встал из-за стола, с тоской посмотрел по сторонам,примериваясь, чего бы еще съесть, но на глаза ничего не попадалось. Только сахаростался в сахарнице, и он даже насыпал его в ладошку и отправил в рот, но естьот этого не расхотелось. Ладонь от сахарного песка стала липкой, и он вытер еео брюки.

Он выключил свет, от которого слезились глаза. Покурить, чтоли?..

От курева было погано во рту и противно в желудке, но онзакурил и стал глядеть в окно. Окно было грязным, как все окна в центре Москвы,если только не мыть их каждый день, кроме того, забрано решеткой, так чтосмотреть было совсем неудобно, но он все равно смотрел, вытягивая шею.

Внизу был тесный московский двор, залитый синимэлектрическим светом, имевшим почему-то химический оттенок. Под этим светомсмирно стояли большегрузные машины, завтра рано утром отправлявшиеся в поездки.Как правило, грузовики уезжали с основной базы на Дмитровском шоссе, а отсюда,из центра, только за границу.

Илья завел такое правило — отправляя машины за кордон, онсам в последний раз всегда просматривал все бумаги. Это было глупо и не нужно,и просматривая их, он неизменно чувствовал себя перестраховщиком, и водителисмотрели на него жалостливо, как деревенские бабы на Алешу-дурачка, но что былоделать? Когда-то он попробовал это правило отменить, и один раз машинузадержали на украинской таможне, а другой раз он всю неделю не спал, маялся,думал, все ли в порядке.

После этого, плюнув на все, он решил, что будет работатьтак, как ему удобно, что бы там ни говорили окружающие.

Крыши фур сверху были похожи почему-то на шоколадныепластинки в разноцветной фольге.

При мысли о шоколаде есть захотелось еще больше.

Завтра рано утром, еще до пробок, они разъедутся кто куда, иИлья Решетников станет ждать их возвращения и надеяться на то, что все рейсыобойдутся без происшествий.