— Потому что уверены: весь мир движется вокруг нас,точно планеты вокруг солнца. И если Аглая о чем-то договаривается с Хоботовым,так это непременно касается нас.

— По-твоему, это касалось кого-то другого?

— Разумеется, раз я их не убивала. Ты, надеюсь,тоже? — спросила я.

— Конечно, — поспешно кивнула Софья.

— Значит, это кто-то другой.

— И он имеет к нам непосредственное отношение: частобывает в доме, знает распорядок дня, знает, что сын Игнатова бросает машину укалитки.., круг сужается. Алексея, Павла и твою подружку Ирину можно смеловычеркнуть.

— С Павлом я бы не торопилась, — как можноспокойнее заметила я. — Впрочем, если учесть, что предполагаемые сведенияоб убийце собирался продать Хоботов, то круг сужается до трех литературных дам.Аглая не в счет, раз уж мы ее потеряли.

— Почему не в счет? Может, она хотела купить компроматна саму себя, утопила Хоботова, после чего случайно угодила под машину.

— Экзотично, — кивнула я. — Впрочем, мненравится.

— Мне тоже, — расплылась в улыбке Софья. — Атеперь быстренько забыли все, что мы успели здесь нафантазировать, потому чтонет никаких убийств.

Есть несчастные случаи. С Хоботовым точно несчастный случай,так решили в милиции. Остальным пусть займется милиция, лишь бы подальше отнашего дома. Хоть мы и не пуп земли, однако интерес у граждан вызываем. Лучшепусть роют в другом месте.

— Не могу не согласиться, — усмехнулась я, твердонамереваясь выбросить предполагаемые убийства из головы. Но не тут-то было.

После обеда, который прошел вяло и практически безразговоров (говорить все способны были лишь о трупах, а портить аппетит нехотелось), я имела долгую беседу с Мариной Федоровной, которая торопила меня срукописями и умоляла хотя бы дать ей возможность взглянуть на них. На мольбу яоткликнулась, в результате мы провели в моем кабинете три часа, в продолжениекоторых Скворцова читала и восторгалась, а я пила свой любимый коктейль иприкидывала, сколько смогу получить за очередной шедевр.

В разгар моих самых буйных фантазий в кабинет постучали, иНаталья с несчастным лицом сообщила, что меня срочно хотят видеть. Я прошла вгостиную, где металась Рахиль Моисеевна Хоботова без признаков простуды, зато всильнейшем гневе.

— Вы убили моего мужа, — заявила она, как только япереступила порог.

В общем, это заявление меня не удивило, оттого я совершенноспокойно ответила:

— Я вас, милая, в психушку сдам.

Мои слова подействовали. Рахиль Моисеевна устроилась вкресле и зарыдала, платка у нее не оказалось, и она гневно потребовала:

— Дайте салфетку. — Салфетки было не жалко.

Всплакнув, она обратила ко мне лицо и сказала:

— Все это очень странно. Я так и сказала в милиции.

Разумеется, я прекрасно понимаю, с кем имею дело, раз уж вамтрижды удалось… — Тут милая дама прикусила язык, но ненадолго. — Я будубороться, — добавила она.

— Лучше не надо, — попросила я вежливо.

— Вы мне грозите?

— Зачем? — удивилась я. — Слушайте, вскрытиепоказало, что ваш муж утонул в результате сердечного приступа. Кому поверятбольше: экспертизе или вашим домыслам?

— У вас все куплено, — удовлетворенно кивнулаона. — Только мы еще посмотрим…

— Смотрите на здоровье, — отмахнулась я. —Собиралась выразить вам свое сочувствие, но, по-моему, теперь это некстати. Каквы считаете?

— Да уж. Сначала мужа утопили, а теперь сочувствуете.

— По-вашему, я его утопила? — вздохнула я.

— Конечно, нет. Зачем же вам самой ручки пачкать. Но явас выведу на чистую воду.

Я призвала себя к терпению, села в кресло и ласковоспросила:

— Рахиль Моисеевна, не могли бы вы сказать, с какойстати…

— А с какой стати, голубушка, — перебилаона, — Сема полез в воду? Я прожила с ним пять лет и авторитетно заявляю:Сема терпеть не мог купаться. Он даже ванну ненавидел и мылся не чаще раза внеделю. И что за глупая фантазия купаться в реке?

Нет уж, увольте. Я отказываюсь в такое поверить.

Так я и заявила в милиции. Они пытались убедить меня в том,что захлебнулся он в результате сердечного приступа. Но если Сема простосвалился с берега, то почему он раздет? Я за пять лет не припомню случая, чтобыон раздевался.

— Он что, спал одетым? — не выдержала я.

— Раздетым, голубушка. Но в чужом доме в трусах нещеголял. И это еще не все, что я имею вам сказать. Некоторые обстоятельства..,с какой стати он вообще решил принять ваше приглашение?

Я подумала, что ослышалась, но Рахиль Моисеевна по-прежнемусверкала глазами, пылая праведным гневом.

— Мне тоже любопытно, с какой стати он написал мнеписьмо, а потом подкарауливал на кладбище. Между прочим, в компании свами, — напомнила я. Дама сдвинула брови и некоторое время удивленно меняразглядывала, скорее всего, смысл сказанного дошел до нее не слишкомбыстро. — Семен Васильевич утверждал, что был другом моего мужа, —пожала я плечами. — Хотя я от Бориса ничего подобного не слышала и дажефамилии вашей он не упоминал. Ваш муж написал мне письмо, их, кстати, пришлодва мешка накануне скорбной даты, и отвечать я не собиралась, раз никакогоХоботова знать не знала. Но вы подстерегли меня возле кладбища и буквальнопринудили пригласить вас в дом, что я и сделала, будучи вежлива идобросердечна. — На последних словах я сделала ударение. — Ваш мужвнес в ряды гостей некоторое смятение, потому что старые знакомые уверены, чтоБорис восемь лет назад выгнал его из дома. Кстати, а почему вы с ним неприехали? — спросила я. — Ведь вдвоем напросились.

— Я была нездорова, — с некоторым смущениемответила Рахиль Моисеевна.

— Вы вызывали врача?

— Зачем?

— Значит, подтвердить вашу болезнь никто не может?

— Зачем ее подтверждать? — насторожилась дама.

— Затем, что все это очень подозрительно. Ваш мужобманом проникает в мой дом и имеет наглость здесь утонуть. И это в годовщинусмерти Бориса, когда я и так на нервах. А теперь еще являетесь вы и угрожаете.Хотелось бы мне знать, кто все это затеял. Кому понадобилось порочить светлуюпамять моего супруга?