Таких самоцветов Каттай ещё не встречал. Даже вСокровищнице. Потому что до сего дня их просто не было. Их никто не находилздесь, никто не извлекал из земли.

Каттай подбежал к «челу» и торопливо, жадно протянул к немуруки: что там, в толще?.. Есть ли другие подобные камни? Достойные если недержавных властителей, то их дочерей и супруг?.. Таким ли окажется круглый, сбольшую тыкву, опал, который только-только начали вырубать из стены?..

…Дыхание Опасности, пронизавшее всё его существо, повеялонастолько грозно и мощно, что он еле устоял на ногах. Так вот она, истиннаяпричина беспокойства, мучившего его все эти дни!.. Головная боль, о которой он,правду молвить, начал понемногу уже забывать, шипастым железным обручем впиласьв темя и виски. Такой обруч во время прилюдных казней затягивал на преступникахпалач государя шулхада… Каттай громко вскрикнул и бросился к выходу из забоя…

…Чтобы прямиком налететь на Шаркута, как раз тудавступавшего.

– Господин мой!.. – Каттай начисто забылобхождение, присущее добрым невольникам, и ухватил распорядителя за обе рукисразу. – Господин мой, трижды милостивый и великодушный…

– Что ещё? – остановился Шаркут.

– Господин мой, вели скорее вывести всех оттуда!..

Распорядитель сбросил его руки и сам встряхнул Каттая заплечи, словно тонкое деревце.

– Не ори, как блажной! Дело говори!

– Милостивый господин мой, ничтожный раб не сумел верноистолковать предупреждение… Вели скорей вывести всех оттуда, ИБО ТАМ СМЕРТЬ! Иона близко!.. Прикажи, пусть они не трогают камень, за который взялись, пускайвсё оставят, как есть, и скорее уходят из этого страшного места…

Невольники, побросав работу, смотрели на распорядителя иКаттая. Кто-то начал тихо молиться.

Шаркут прожил почти всю жизнь под землёй. Он гораздо лучшесамого Каттая понял, о чём тот говорил.

– Ты, – сказал он юному лозоходцу. – Чтобы ятебя здесь больше не видел. Живо наверх. И если кому-нибудь попадёшься нижедвадцать седьмого, будешь свою половину выкупа заново отрабатывать. Ну?!Оглох?!.

Каттай упал на колени.

– Мой господин… всемилостивый и украшенный всяческойдобротой… Вели ничтожному рабу отработать десять раз по десять таких половин…только пусть скорее заложат самыми тяжёлыми камнями этот забой…

Шаркут его не дослушал.

– Забери, – кивнул он Бичете.

Надсмотрщик живо сгрёб Каттая за шиворот, вздёрнул с колен ипотащил к лестнице. Тот пробовал отбиваться, впервые забыв, что не смеетперечить свободному:

– Мой господин!..

Распорядитель повернулся к нему спиной. И шагнул в забой,вытаскивая из-за пояса не дающий промаха кнут:

– За работу, дармоеды! Вы там! Заснули?!

Тугой ремень рванул воздух, произведя громкий хлопок. Эхометнулось в каменной дыре, металлические створки отозвались едва слышнымзвоном.

– Мало ли что там примерещилось сопляку! – рявкнулШаркут. – Оно-то ещё обрушится или нет – а я с вас точно шкуру спущу!..Ну? С кого начать? Мигом ведь за яйца подвешу!

Это он мог. Это он очень даже мог… В дальнем конце забояглухо, обречённо стукнуло о камень кайло. Потом другое и третье…

– То-то же… – Распорядитель свернул кнут в кольцо,однако убирать за пояс не стал. И начал прохаживаться между воротами и «челом»,особенно подгоняя рудокопов, бережно вырубавших породу кругом огромного, толькочто найденного опала. Каким бы судом его ни судили – Шаркут был далеко нетруслив…

Бичета уже вёл Каттая по деревянной лестнице, приближаясь кподъёмнику, когда ЭТО случилось. Каттай без конца вертел головой, оглядываясьна забой, и увидел ВСЁ. От первого до последнего мига.

Он увидел, как опаловую глыбу сумели наконец потревожить веё вековечном гнезде. Вот она шевельнулась… и вдруг её движение сделалосьсамопроизвольным, уже не зависящим от усилия человеческих рук… и откуда-тоиз-под камня, ярко блеснув в факельном свете, неожиданно высунулся длинный итонкий, как вязальная спица, клинок. Он вонзился в живот ближайшему рудокопу,легко прошил человека насквозь, дотянулся до стены, и из неё полетели во всестороны камни. Невольник запоздало ощутил боль, с воплем рванулся прочь… Узкийклинок рассёк тело почти пополам, и вопль захлебнулся. Рудокопы бросилисамоцветную глыбу и отскочили в стороны, насколько позволила цепь, но стронутыйими камень уже не мог успокоиться. Он медленно поворачивался, вздрагивая иготовясь выпасть наружу, и с каждым движением из щели между ним и стенойвысовывались новые сверкающие клинки…

Свист, грохот… Страшные крики людей…

Шаркут бешеными скачками нёсся к выходу из забоя. Онзачем-то прикрывал руками голову. От удара подземных мечей, разрубающих камень,не даст обороны ни шлем, ни щит, ни лучшая кольчатая броня… Но какое дело доразума существу, настигаемому смертью?

Прикованных рудокопов, конечно, никто не удосужился освободить.

Надсмотрщик Бичета, остолбеневший от увиденного, споткнулсяна лестнице, потерял равновесие и выпустил Каттая. Тот, рванувшись, скатилсяобратно вниз и бросился внутрь забоя, крича:

– Дядя Дистен!.. Дядя Дистен!..

Величественный и жуткий голос подземной стихии мгновеннопохоронил его крик. Он подскочил к горшечнику и стал отчаянно дёргать и тянутьцепь. Откуда-то брызгало горячим, невозможно горячим водяным паром. Шаркут сперекошенным лицом промчался мимо них и принялся сводить створки ворот.

– Бичета!.. – ревел он, надсаживаясь отусилия. – Бичета!..

Пар быстро заволакивал и наполнял забой, под ногами хлюпаланепонятно как оказавшаяся здесь вода, но факелы ещё горели, и Каттай увидел,как целый веер мечей срезал бок опаловой глыбы, и там на один-единственный мигослепительно сверкнула мозаичная радуга – старый Хранитель за сердце схватилсябы, если бы смог увидеть её…

А в следующий миг невольник, прозванный Должником, схватилКаттая поперёк тела и вышвырнул за ворота, прокричав в ухо:

– Кернгорм! Меня звали Кернгорм!..

Каттай очень отчётливо расслышал его…

Шаркут и Бичета с лязгом свели блестящие створки. Тяжело ивнятно сработал, запираясь, замок, ключ от которого больше никогда не будетиспользован. Некоторое время за дверьми продолжало глухо громыхать… Лежавший наполу штрека Каттай вроде бы различал крики, стук и царапанье, проникавшиесквозь металл… Несколько певучих ударов… Они очень быстро отдалились и затихлив земной глубине…

Рудокопов, оставшихся запертыми в забое, было восемнадцатьчеловек.

Три раза по шесть.

Венн по имени Пёс проснулся посреди ночи – или того, что ониздесь принимали за ночь: времени, когда рабы спали, свернувшись, кто как мог, вмелком каменном крошеве. Без факела в каменной дыре было почти совсем темно, ноПёс с некоторых пор обнаружил, что его глаза начали привыкать к подземномумраку. Во всяком случае, потёмки, нарушаемые лишь отблесками из штрека, былидля него куда прозрачнее, чем для Мхабра или Динарка.