– Ты что там бормочешь, чёрная рожа?.. Колдовать затеялникак?.. Смотри, обвала нам на головы не нашепчи!

По рассечённым шрамами губам мономатанца блуждала всё та жеотрешённая полуулыбка. Он проговорил медленно и торжественно:

– Одиннадцать поколений моих предков былиТеми-Кто-Разговаривает-с-Богами. Они умели просить Небо о дожде, а распаханнуюЗемлю – о плодородии. Но вся их сила перешла по наследству к моей маленькоймладшей сестре. Мне же выпала лишь ничтожная толика. Поэтому я и стал всеготолько вождём… А теперь, во имя Лунного Неба, которому ты молишься, и шестипальцев славного Рамауры, что первым одолел Бездонный Колодец, – прошутебя, помолчи! Я и так могу и умею немногое, так хоть ты не мешай!

– Наш Кракелей ничем не уступит твоему Рамауре… –вполголоса пробормотал халисунец. Но всё-таки уважил Мхабра и замолчал.

Поступки чернокожего напарника были понятны ему далеко невсегда. Например, вот эта его возня с веннским мальчишкой. Правду молвить,другие рабы не могли взять в толк, чего ради мономатанец его, бесполезногокалеку, всячески поддерживал и защищал. Но это-то как раз было понятно иправильно. А вот нынешнее…

Между тем Мхабр продолжал говорить, роняя во мрак тяжёлые,как расплавленная лава, слова. Он звал и по крохам собирал воедино свою тайнуюсилу. Ему было трудно. Даже величайший колдун мало что может содеять в ошейникеи с закованными руками, а он и плохоньким колдуном-то себя никогда не считал.Но ради юного воина, чью жизнь уже приготовилась забрать Хозяйка Тьма,определённо стоило попытаться. Воззвать к могуществу предков – и ощутить всвоих жилах его огненный ток… Хотя бы единственный раз за всю жизнь…

Мхабр снова и снова повторял формулу сосредоточения,мысленно заставляя себя как можно более удалиться от мерзкой вещественностизабоя с его застоявшейся темнотой, с его вонью, сотканной из запахов отчаяния,унижения и нечистот. И когда всё это перестало существовать для него,искристо-зелёные сколы каменных жил отразили тонкое золотое свечение, окутавшеекисти его рук. Ненадолго. Совсем ненадолго…

…А веннского подростка из рода Серого Пса посетило видение.Нечто вторглось и разогнало багровые облака бреда, и он увидел себя лежащим наземле в месте, показавшемся странно знакомым. Откуда бы ему так хорошо знатьжухлую вытоптанную траву и деревья с плоскими макушками, чья пернатая листваотливала багрянцем при свете ночных костров?.. Однако во сне ничему обычно неудивляешься, и он принял это как должное. Он лежал на пушистой шкуре большогозверя, жёлтой с чёрными, точно нарисованными, разводами, и мохнатые звёздысмотрели на него с бархатно-близких небес, а вокруг, образуя сплошное кольцо,горели костры, и глухо доносился из-за стены огня рокот множества барабанов.

В освещённом кругу прямо перед Щенком стоял человек. Еготело было глянцево-чёрным, словно выточенным из камня кровавика.[20]Он стоял прямо и гордо, как подобает воителю, – почти обнажённый, лишькурчавую голову, бёдра и голени украшали роскошные белые перья. Их глазавстретились, и неожиданно человек начал танцевать. Его танец, подчинявшийсязамысловатому ритму, не походил ни на что, виденное до сих пор венном.Движения, то плавные, то хищно-стремительные, завораживали, в них была своегорода речь, и Щенок необъяснимо понимал всё, что хотел сказать ему чернокожий.«Наши судьбы схожи, меньшой брат. Твой род истреблён. Моё племя сметено ирассеяно по земле. Наша встреча будет недолгой: я отдам тебе то, что ещёспособен отдать, и уйду, ибо хребет моего духа сломан. Ты же…»

Танцор припал к самой земле и завис над ней, поддерживаемыйтолько пальцами рук и ног. Потом взвился в прыжке – и босая ступня в прахрастёрла фигурку человека с кнутом, вылепленную из сырой глины. Новый прыжок,крылатый взмах белых перьев – и рассыпалось под ногой изображение дородногобородатого воина в сегванской одежде.

«Ты осилишь путь, которого не пройти мне…»

Перед глазами Щенка завихрились клочья тумана, совсем каккогда-то дома, когда портилась погода и вершины холмов, окружавших деревню,тонули в дождевой мгле. Он вроде успел заметить, как чернокожий танцорустремился к трём остроконечным горкам песка… А может быть, это ему лишь показалось.

Умолкли рокочущие барабаны, и всё окончательно расплылось…

Теперь Каттай улыбался, вспоминая, какой страх терзал егоподжилки, когда он попал на семнадцатый уровень в самый первый раз. Они сгосподином Шаркутом и мастером Каломином шли тогда в изумрудный забой проверятьиссякшую жилу, и он, Каттай, трясся и потел в предчувствии неудачи, а мастербыл уверен в себе и брезговал вразумить несведущего мальчишку. И чем кончилось?Камни, о которых так много знал Каломин, перестали откликаться на его зов, идух забоя потребовал мастера себе в жертву. Он, помнится, горько заплакал,увидев посох старика на могиле Белого Каменотёса. Он даже чувствовал себявиновным в его смерти и, приходя помолиться, старательно отводил глаза отрезной деревянной клюки. Теперь он понимал: зря. Каждый сам выращиваетсобственную судьбу. Вот и мастер рудознатец выбрал свой путь… чтобы в концеконцов быть упокоенным в недрах, которые любил, в самой утробе земли, наглубине, коей удостаивались немногие. А он, Каттай, всё лучше и отчётливейслышал подземные голоса, и эти голоса указывали ему дорогу к свободе.«Праведное служение непременно будет вознаграждено», – говорила мама. Ибыла, как обычно, права. А ещё она говорила, что всякий раб непременно окажетсяу такого хозяина, которого на самом деле достоин. Странно даже вспомнить, как,наслушавшись россказней в караване, он ночь за ночью не спал из-за жутких сново неведомых Самоцветных горах. Воистину, он тайно мечтал, чтобы господин КсооТарким раздумал его продавать и оставил у себя в услужении! Господина Шаркутане зря боялся весь Южный Зуб, распорядитель в самом деле был грозен и весьматяжёл на руку – но только с неразумными, чьё непослушание вызвало его гнев.Чего бояться честному и старательному? «Скоро я добуду вторую половину своеговыкупа, мама. Потом поработаю здесь ещё, пока не накоплю денег. Я заберу Щенка,Волчонка и Тиргея с Дистеном, чтобы они смогли вернуться домой. Я тоже вернусьи буду самым молодым богачом, которого видел Гарната-кат. Я выкуплю тебя, мама,и заплачу за отца. Я выстрою для нас дом…»

Ему вправду казалось, будто мать могла его слышать.

На семнадцатом уровне царила всё такая же тепловатая духота.Всё так же мерцали, возникая из темноты штреков, огоньки налобных фонариков, ивереницы одинаково безликих рабов сливались в общем коридоре в сплошноемногоногое нечто. Плыли по стенам, переламываясь на угловатых брусьях крепей,сутулые тени бредущих, метались под потолком летучие мыши… Пронзительно голосиликолёса тележек и тачек, сипло вырывался воздух из множества лёгких, забитыхрудничной пылью, шаркали по камню десятки ороговелых босых ног… Нескончаемыйпоток двигался к подземным мельницам, где дробили и промывали добытый крушец.Воду для промывки поднимали из подземных потоков огромные скрипучие вороты. Ихвращали мохнатые маленькие лошадки с завязанными глазами. А в иные, по слухам,впрягались особо наказуемые рабы…