– Да, я не уверен... Не уверен в том, что призрак Роджераеще сохранял способность двигаться. Он был чересчур спокоен. И постепенно таял.А потом возникло лицо этого существа – или кем там оно было? – возникловсего на мгновение. К тому времени я совсем потерял голову, растерялся,перестал понимать, где нахожусь, – я вообще ничего не чувствовал. И немогу с уверенностью сказать, то ли образ Роджера просто растаял, то ли этосущество поглотило его и унесло с собой.

– Лестат, послушай! Ты не знаешь наверняка, что именнопроизошло. Знаешь только, что призрак Роджера исчез, а это существо появилось.И все.

– Да, пожалуй, ты прав.

– Тогда обдумай все вот с какой точки зрения. Твойпреследователь решил показаться тебе. И он разрушил, изгнал с глаз твоихпризрак Роджера.

– Нет. Они как-то связаны между собой. Роджер чувствовал егоприближение, причем узнал о том, что существо уже идет к нам, намного раньше,чем я смог услышать шаги. Я благодарен Богу за одно...

– За что?

– За то, что я не в состоянии передать тебе ощущениестраха... Я не могу заставить тебя прочувствовать весь ужас ситуации. Ты веришьмне, и этого сейчас более чем достаточно, но, знай ты, насколько жутким былоэто ощущение, от твоей хваленой уравновешенности истинного британскогоджентльмена не осталось бы и следа.

– Как сказать. А теперь пора идти. Мне не терпится увидетьсокровищницу. Надеюсь, ты не преувеличиваешь, когда заявляешь о том, что неможешь лишить девочку столь ценных вещей.

– Женщину. Молодую женщину.

– Кроме того, мы должны немедленно выяснить, где она сейчаснаходится.

– Я уже сделал это по дороге сюда.

– В таком состоянии?!

– Я сумел справиться с собой в достаточной мере, чтобызаглянуть в отель и удостовериться в том, что она уехала. Я обязан был этосделать. Лимузин отвез ее в «Ла Гуардиа» сегодня в девять утра. Днем она былауже в Новом Орлеане. Что же касается монастыря, то я понятия не имею, каким образомс ней там связаться. Мне даже не удалось выяснить, проведен ли туда телефонныйкабель. В любом случае в данный момент она не в меньшей безопасности, чем прижизни Роджера.

– Хорошо. Тогда в путь.

Иногда чувство страха служит нам предупреждением. Как еслибы кто-то вдруг положил нам руку на плечо и сказал: «Ни шагу дальше!»

Едва мы вошли в квартиру, я на какие-то доли секунды испыталэто чувство. Сначала меня охватила паника, а после словно вдруг прозвучало: «Нишагу дальше!»

Но чрезмерная гордыня не позволила мне признаться всобственной слабости, а Дэвид был чересчур заинтригован и шел впереди меня поприхожей, ничего не замечая вокруг, кроме разве что того факта, что квартиравыглядит совершенно лишенной признаков жизни. То же самое заметил и я. Быть может,виной всему произошедшее здесь недавно убийство? Он ощущал его запах не хужеменя. Интересно, испытывал ли он меньшее отвращение от сознания того, что не онсовершил это убийство?

Роджер! Воспоминание об искалеченном трупе и возникший передмоим мысленным взором призрак Роджера слились в единую картину и болью пронзилимне грудь.

Дэвид прошел прямо в гостиную, а я задержался возле большойстатуи из белого мрамора, изображавшей ангела с похожим на створку раковинысосудом для святой воды. Как он похож на своего гранитного собрата, подумалосьмне. Блейк... Да, Уильям Блейк это понимал. Он видел и ангелов, и демонов, апотому точно сумел передать все пропорции. Мы с Роджером могли бы поговорить оБлейке.

Однако все кончено, теперь поздно думать об этом. А я здесь,в квартире.

Мысль о том, что мне предстоит пройти всю прихожую,переступить порог гостиной и вновь увидеть гранитную статую, показалась мненевыносимой.

– Ее здесь нет, – послышался голос Дэвида.

Он не мог прочесть мои мысли – он всего-навсего констатировалочевидный факт. Я увидел, что Дэвид стоит в гостиной, всего лишь в пятидесятифутах от меня, и смотрит в мою сторону. Лучи галогенных ламп, направленные нашедевры искусства, лишь слегка освещали его фигуру.

– Здесь нет никакой статуи из черного гранита, –повторил он.

– Все, мне конец! – со вздохом прошептал я.

Ни один смертный не смог бы сейчас разглядеть Дэвида –слишком густой была окружавшая его тень. Но я видел его совершенно отчетливо.Высокий, сильный, он стоял спиной к окнам, сквозь грязные стекла которых почтине проникал уличный свет, отблески галогенных лучей играли на медных пуговицахего одежды.

– А кровь?

– Кровь есть. И твои фиолетовые очки валяются тут же.Великолепное свидетельство.

– Свидетельство чего?

Глупо было стоять вот так, почти у задней двери, ибеседовать с Дэвидом. Я прошел через холл, словно смертник, беспечно шагающий кгильотине, и оказался в гостиной.

Место, где еще недавно стояла статуя, было пустым, и я дажене мог с уверенностью сказать, что его там было достаточно много. Вокруг царилхаос. Гипсовые святые... Иконы... Некоторые из них, самые древние, под стеклом.Прошлой ночью я не обратил внимания, как их здесь много. Развешанные по всемстенам, они поблескивали бликами отраженного света.

– Невероятно! Глазам своим не верю! – прошептал Дэвид.

– Не сомневался, что ты придешь в восторг, – мрачноотозвался я. – Наверное, я и сам испытал бы нечто подобное, не будь домозга костей потрясен случившимся.

Дэвид внимательно изучал находившиеся в комнате шедевры,скользя взглядом по иконам и святым и вновь возвращаясь к тем или иным из них.

– Великолепные вещи... Это... Это... Это колоссальнаяколлекция, поистине выдающееся собрание! Ты понятия не имеешь, что представляютсобой все эти предметы искусства и какова их истинная ценность! Я прав?

– Ну-у-у... Более или менее, – ответил я. – Нетакой уж я полный невежда в искусстве.

– Хорошо. Что, например, висит вон на той стене? –Дэвид жестом указал мне на длинный ряд наиболее старых и явно очень ветхихикон.

– Там? Точно сказать не могу.

– Это Плат Вероники, – пояснил Дэвид. – Точныекопии того знаменитого Плата, который бесследно исчез много веков назад.Предположительно во время Четвертого крестового похода. Вот эта – русская,безукоризненно выполненная. А эта – итальянская. Взгляни туда. Видишьвозвышения на полу? Это остановки Христа на Его крестном пути.