– Он был буквально одержим поисками разных реликвий дляДоры. Да и сам очень любил такие вещи. Русский Плат Вероники он как раз ипривез для нее в Нью-Йорк в этот свой последний визит. Прошлым вечером онидолго спорили из-за него, но Дора все-таки отказалась принять подарок.

Плат действительно был великолепен. А как подробно старалсяРоджер описать его Доре! Боже! Мне казалось, что я знаю этого человека сдетства, что мы с ним не раз беседовали о собранных в этой квартире сокровищахи что сейчас каждая вещь несет на себе отпечаток его любви и заставляет менявспомнить те его мысли, которые были с ней связаны.

Кальварии... Остановки Христа на крестном пути... Конечноже, я, как и любой добрый католик, хорошо знал, что они означают. С раннегодетства я участвовал в ежегодных процессиях. Мы медленно двигались пополутемному приделу храма к распятию, словно повторяя путь Христа на Голгофу, ипреклоняли колена на каждой из четырнадцати остановок, дабы прочестьсоответствующие молитвы. Иногда этот путь страстей Господних совершал самсвященник в сопровождении мальчиков, прислуживавших при алтаре, в то время какприхожане лишь молились вместе с ними, восславляя Господа нашего Иисуса Христаза Его великие страдания. Если мне не изменяет память, Вероника подошла кХристу во время шестой кальварии, чтобы своим Платом отереть его лицо.

Дэвид переходил от предмета к предмету.

– А это распятие... Оно такое древнее, что поистине могло быпроизвести сенсацию и вызвать переполох среди искусствоведов.

– Но разве то же самое нельзя сказать и о всех других вещах,которые здесь собраны?

– Безусловно можно. Однако я говорю сейчас не о Доре и не оее религии – я вообще не рассматриваю коллекцию с этой точки зрения. Я говорю отом, что каждый из находящихся здесь предметов представляет собой действительновыдающееся произведение искусства. Твое мнение абсолютно верно: мы не имеемправа бросить их на произвол судьбы – это совершенно недопустимо. Вот, взгляни,эта маленькая фигурка датируется, вероятно, девятым веком. Она кельтскогопроисхождения и поистине бесценна. А вот эта вещь, вполне возможно, вывезена изКремля...

Он вдруг умолк и буквально застыл перед иконой, изображавшейБогоматерь с младенцем. Искусно стилизованная, как, впрочем, и все остальныепредметы в коллекции, она показалась мне все же очень знакомой: младенец Иисусприжимается к матери, а с его ножки вот-вот упадет сандалия... Их окружают ангелы– они держат в руках миниатюрные символы будущих страданий Иисуса, словно темсамым предрекая его судьбу. А младенец пытается спрятаться от них в объятияхматери. Богородица с нежностью склонилась к сыну, нимбы над их головамисоприкасаются, перекрывая друг друга...

– Полагаю, тебе известно главное отличие иконы от другихвидов живописи?

– Божественное вдохновение.

– Нерукотворность, – поправил меня Дэвид. –Считается, что икона – это творение самого Господа, отпечаток, сделанный им натом или ином материале.

– Подобно тому как его лик отпечатался на Плате Вероники?

– Совершенно верно. Все иконы сотворены Господом Богом – онисвоего рода откровения, выраженные в материальной форме. Есть мнение, что новуюикону можно создать, просто приложив чистую основу к старой, – изображениемагическим образом копируется на нее, и вот пожалуйста, появляется новая икона.

– Понятно. Ее как бы никто и не рисовал.

– Вот именно. Смотри, это оправленный в драгоценные камнифрагмент Креста Господня, а здесь, эта книга... Боже! Быть того не может! Даведь это знаменитый Часослов, пропавший в годы Второй мировой войны!

– Дэвид, давай оставим на потом полную инвентаризацию ивосторги. Хорошо? А сейчас надо решить, что со всем этим делать.

Я уже не испытывал прежнего страха, хотя время от времениневольно поглядывал на то место, где еще недавно стояла гранитная статуя.

Теперь я ни на йоту не сомневался, что это был дьявол, иопасался, что снова начну дрожать от ужаса, если мы немедленно не займемсячем-нибудь.

– Но как и где мы можем спрятать все это и сохранить дляДоры? – спросил Дэвид. – Давай начнем с записных книжек и шкафов,попытаемся навести хоть какой-то порядок и разыщем книги Винкена. По ходу делачто-нибудь решим и выработаем план.

– Только не вздумай впутывать в это своих прежних смертныхсоратников, – неожиданно проворчал я.

Должен признаться, тон мой был не слишком вежливым идоброжелательным.

– Ты имеешь в виду Таламаску? – спросил, оборачиваясько мне, Дэвид. В руках он по-прежнему держал бесценный Часослов, обложка которого,казалось, готова была вот-вот рассыпаться в прах.

– Вся коллекция принадлежит Доре, – сказал я. – Заисключением книг Винкена. Винкена я возьму себе, если Доре он по-прежнему небудет нужен.

– Да, конечно, я понимаю, – откликнулся Дэвид. –Но, Бог мой, Лестат, неужели ты думаешь, что я все еще поддерживаю контакт сТаламаской? Им, безусловно, можно было бы довериться в этом деле, но я не хочувстречаться со своими, как ты их называешь, прежними смертными соратниками. Яне хочу возобновлять связи с ними, не хочу, чтобы в архивах Таламаски появилосьмое досье, – в отличие от тебя, кстати, если ты помнишь... «ВампирЛестат»... Я хочу, чтобы они помнили меня только как своего прежнегоначальника, Верховного главу ордена, скончавшегося в весьма преклонномвозрасте. А теперь займемся делом.

В его голосе, как мне показалось, слышались ноткинедовольства и горечи. Я вспомнил, что последней ниточкой, связывавшей Дэвида сТаламаской, был его старый друг Эрон Лайтнер, с уходом которого оборвались всеконтакты Дэвида с орденом. Смерть Лайтнера была окутана некой тайной, с нейбыли связаны какие-то споры и конфликты, но в чем конкретно заключалось дело, яне знал.

Шкаф стоял в комнате, соседствовавшей с гостиной, там же мыобнаружили еще и несколько ящиков с деловыми бумагами и какими-то записями. Ябыстро отыскал финансовые документы и принялся их просматривать, в то время какДэвид занимался изучением остального.

Обладая немалой собственностью, я хорошо разбирался вюридической терминологии и знал все уловки и хитрости, которыми частопользуются международные банки. Вскоре я убедился в том, что наследство,оставленное Доре, действительно ничем не запятнано, его источники абсолютночисты и те, кому вздумается потребовать возмещения ущерба, причиненногопреступной деятельностью Роджера, не смогут отобрать что-либо у его дочери. Вседокументы были оформлены на имя Теодоры Флинн – судя по всему, таково былолегальное имя Доры, доставшееся ей благодаря тому, что Роджер зарегистрировалбрак под вымышленной фамилией.