Я тяжело вздохнул, не испытывая желания вновь во всехподробностях вспоминать, как выглядел крылатый дьявол.

– Откровенно говоря, ты даже не можешь представить, какойзахватывающей кажется мне сама идея, – признался Дэвид.

– Отправиться в ад? В компании дьявольского существа?

– А разве ты уверен, что в нем было нечто дьявольское? Разветы почувствовал в нем зло? Я уже спрашивал тебя об этом. Ощутил ли ты, что открылатого создания исходит зло, когда оно уносило с собой Роджера? И развеРоджер хоть как-то намекнул, что испытывает при этом боль?

Его вопросы показались мне несколько казуистскими.

– Не советую тебе столь небрежно и легкомысленно относитьсяк смерти, – заметил я. – Знаешь, мои взгляды с годами меняются.Атеизм и нигилизм юности кажутся мне теперь проявлениями ограниченности исамоуверенного нахальства.

Он улыбнулся – беззлобно, снисходительно, как улыбался,будучи еще смертным, с высоты своего почтенного, увенчанного лаврами возраста.

– Тебе когда-нибудь приходилось читать Готорна? – мягкоспросил он.

Мы пересекли мостовую и теперь медленным шагом огибалифонтан перед отелем «Плаза».

– Да, – ответил я, – когда-то.

– Ты помнишь Итена Брэнда и его поиски непростительногогреха?

– Да, что-то такое помню. Он отправился на поиски и бросилсвоего приятеля.

– Вспомни этот абзац, – тихо попросил Дэвид.

Мы шли уже по Пятой авеню, всегда ярко освещенной иоживленной в любое время суток, и он процитировал наизусть несколько строк:

– «Его сердце уже не билось заодно с сердцем всегочеловечества. Итен Брэнд оторвался от магнетической цепи, связующей людскоеобщество. Он уже не был братом среди братьев, отпирающим двери камер илиподвалов нашего естества ключом благого сострадания – а только оно дает правопроникать в их тайны, – он обратился в холодного наблюдателя, который весьлюдской род считает лишь предметом для своих опытов, и под конец мужчины иженщины стали для него марионетками, и он дергал их за нити, приводящие кпреступлениям, нужным для его поисков».

Я промолчал. Мне хотелось возразить, но это было бы несовсем честно с моей стороны. Я хотел сказать, что никогда не относился к людямкак к марионеткам. Я всего лишь наблюдал за Роджером, а до того следил вджунглях за Гретхен. И не дергал ни за какие веревочки. Честность погубила насобоих – и ее, и меня. Однако, цитируя строки Готорна, Дэвид имел в виду вовсене меня – он говорил о себе, о том, какая пропасть отделяет его от людей. Онеще только начинал превращаться в Итена Брэнда.

– Позволь мне продолжить чуть далее, – все так же тихопроизнес Дэвид и, не дожидаясь ответа, начал: – «Так Итен Брэнд сделался исчадиемада. Случилось это с ним, когда развитие нравственных его начал пересталопоспевать за развитием умственным...»

Он оборвал себя на полуслове. Я в ответ не произнес нислова.

– В этом и состоит наше проклятие, – снова заговорилон. – Наше моральное совершенствование прекратилось, а наш интеллектпрогрессирует семимильными шагами.

Я по-прежнему молчал. Да и что я мог ответить? Я не хуже егознал, что такое отчаяние. Меня мог избавить от этого чувства красивый манекен ввитрине магазина или нарядная подсветка какого-нибудь архитектурногосооружения. Я мог забыть о нем при виде гигантского собора Святого Патрика. Новскоре отчаяние охватывало меня вновь.

Бессмысленность, бесцельность...

Эти слова готовы были сорваться с моих губ, однако вместоних я произнес совсем другое:

– Я должен думать о Доре.

Дора...

– Да, ты прав, – откликнулся Дэвид. – И благодарятебе у меня теперь тоже есть о ком заботиться. У меня есть Дора – не так ли?

Что, как и когда сказать Доре? Вот в чем состоял главныйвопрос. Мы отправились в Новый Орлеан следующим же вечером.

В доме на Рю-Рояль Луи не было, что, впрочем, меня отнюдь неудивило. Луи все сильнее и сильнее охватывала тяга к путешествиям, и однаждыДэвид видел его даже в компании Армана в Париже. В доме царили чистота и уют.Красивые яркие обои, лучшие в мире ковры, великолепная мебель в так любимоммною стиле эпохи Людовика Пятнадцатого – словом, не дом, а мечта, ставшаяреальностью.

Дэвид, естественно, тоже хорошо знал этот дом, хотя и невидел его уже более года. В одной из шикарных, словно сошедших с картиныспален, утопающей в шелках цвета шафрана и украшенной турецкими столиками иширмами, по-прежнему стоял гроб, в котором он спал во время своего самогопервого и очень краткого визита в новом для него качестве бессмертного.

Конечно же, гроб был тщательно замаскирован. Дэвид, как ибольшинство новообращенных вампиров, если они не вечные странники по натуре,настоял на том, чтобы гроб был настоящим, однако позже его искусно спрятали втяжелый бронзовый сундук – Луи где-то отыскал этот огромный, как рояль,массивный прямоугольный ящик с секретом. А секрет заключался в том, что вы низа что не отыскали бы на нем отверстие для ключа, но достаточно было легчайшегоприкосновения в нужном месте, чтобы крышка мгновенно откинулась.

Когда-то мы жили в этом особняке втроем: Луи, Клодия и я. Входе его ремонта и реставрации я выполнил данное себе когда-то обещание:устроил здесь собственное место для отдыха. Но не в той комнате, что преждеслужила мне спальней, – теперь там стояли только кровать с пологом начетырех столбиках и туалетный столик, – а в мансарде под самой крышей.Надежное убежище из металла и мрамора.

В общем, в Новом Орлеане у нас было вполне комфортабельноежилище, и я был даже рад, что Луи там не оказалось. Мне не хотелосьрассказывать ему о том, что я видел, и услышать в ответ, что он не верит ниединому моему слову. В его чисто убранных комнатах ничего не изменилось. Развечто прибавилось несколько новых книг и появилась очень интересная, сразу привлекшаяк себе мое внимание картина Матисса.

Как только мы устроились с дороги и проверили все системыбезопасности – должен сказать, что бессмертные терпеть не могут, когдаобстоятельства заставляют их делать то, что вынуждены делать смертные, поэтомумы просто быстро, но внимательно осмотрели все вокруг, – было решено, чтоя один отправлюсь в окраинные районы и постараюсь увидеть Дору.

В последнее время я не ощущал присутствия ни своегопреследователя, ни таинственного мужчины. Однако мы с Дэвидом считали, чтолюбой из них может вскоре появиться вновь.

Тем не менее я рискнул расстаться с Дэвидом и дать емувозможность побродить по городу в свое удовольствие.